-- Виталий Николаевич, члены Академии – люди разные, разных корней. Где вы родились и получили первое образование?

-- Все-таки некоторые общие черты в биографиях многих нынешних академических ученых есть, например – деревенское происхождение. Моя биография -- не исключение. Вырос в деревне Кроты Свечинского района Кировской области, во время войны воспитывался у дедушки с бабушкой. Потом меня усыновила семья тетки, и я переехал в подмосковный Загорск. Оттуда, после окончания в 1957 году средней школы, поступил в Московский финансовый институт, выдержав небывалый по тем временам конкурс в 11 человек на место, да еще во время Всемирного фестиваля молодежи и студентов. То есть, независимо от всех соблазнов, учиться хотелось очень, и учился хорошо. 

-- Однако далеко не каждый хороший финансист уходит в науку и уезжает из столиц…

-- По окончании института многие преподаватели хотели, чтобы я остался в аспирантуре, но этому помешало правительственное постановление об обязательной для всех молодых специалистов двухлетней отработке по распределению. Однако тяга к научно-исследовательскому труду была настолько сильна, что я попросился во вновь создаваемый в Чите Забайкальский комплексный научно-исследовательский институт СО АН СССР. Позже по инициативе Хрущева его передали министерству геологии, а все, что касалось экономики и географии – в Институт географии Сибири и Дальнего Востока Сибирского отделения академии наук. Таким образом я стал сотрудником Читинской лаборатории этого института, отработал два года и там же поступил в очную аспирантуру. Кандидатскую защищал по географии, называлась она «Специализация и межрайонные экономические связи Читинской области». Географами были и мои наставники – профессора Виктор Александрович Кротов, Алексей Александрович Недешев. Но знание основ экономики, банковского дела в частности, позволило мне впервые в стране, а может быть и в мире, использовать при анализе стоимостных потоков между районами банковскую статистику. Что неожиданно сделалось моим творческим знаменем. Стали говорить: «Лаженцев – это тот, кто сумел сделать полезной банковскую статистику для понимания не только товарных потоков, но и движения денег».

-- Тут нужно пояснение для неспециалистов – в чем состояла эта польза?

-- Во многом. По-существу, с применением новых подходов вырисовывалась новая картина экономической жизни регионов, Забайкалья в частности. Вместе с Алексеем Александровичем Недешевым мы сформулировали тезис о том, что Забайкалье является как бы переходным мостом между Восточной Сибирью и Дальним Востоком, в чем есть немало выгод, в том числе с точки зрения эквивалентности товарного обмена. Надо сказать, рудные районы в то время страшно страдали от этой самой неэквивалентности. Однажды у меня даже письменно вырвалась мысль об эксплуатации одного района другим, что, конечно же, немедленно вымарал редактор: о какой эксплуатации тогда могла идти речь?

-- Молодое Сибирское отделение АН в то время вообще было источником самых передовых идей…   

--  …И трудились мы одержимо. Небольшая Читинская лаборатория выполняла весь спектр работ, положенных региональному институту. Мы составляли схемы развития и размещения производительных сил, программы научно-технического, хозяйственного развития района, прикидывали планы на пять, десять лет вперед и так далее.  На этой почве я очень тесно сошелся с новосибирскими учеными, дважды трудился в бригадах знаменитого экономиста Абела Гезевича Аганбегяна. Конкретно отвечал за блоки исследований, касающиеся межотраслевого баланса Восточно-Сибирских районов – тех моментов, где надо было фиксировать в деньгах, сколько в них ввозится и сколько вывозится. Тогда, в середине шестидесятых, собственно, и зародилась отечественная региональная экономика, у истоков которой мне посчастливилось стоять -- конечно, не только благодаря личному заслугам, но и участию таких видных экономистов, как Роберт Исакович Шниппер, Марк Константинович Бандман, Борис Павлович Орлов, иркутской школы экономгеографов в лице Кирилла Петровича Космачева, Юрия Петровича Михайлова, Виктора Александровича Кротова, многих других.  Как ни удивительно, живое любопытство к моим исследованиям, соединяющим экономику, финансы и географию, проявлял геоботаник академик Виктор Борисович Сачава. Благодаря своим связям он привозил из недоступной тогда Франции специальные журналы, статьи. Интерес этот легко объяснился позже. Сачава стал создателем знаменитого учения о геосистемах, в свой области сравнимого с учением Вернадского о ноосфере, где использовал элементы экономики, антропогенного фактора воздействия человека на природу. С тех пор меня не оставляет желание внедрять геосистемный анализ в изучение экономических и хозяйственных процессов. Так что «сибирский», «забайкальский» период  моей биографии был очень и очень плодотворным…

-- Когда и как начался «сыктывкарский»?

-- Есть такое понятие «семейные обстоятельства». В Забайкалье своеобразный климат, который с трудом переносила моя супруга. А родом она из Сыктывкара, по национальности коми, знает коми язык. По рекомендации врачей я попросился из Читы сюда и в 1976 году стал старшим научным сотрудником отдела экономики Коми филиала АН СССР. Здесь меня хорошо приняли, я нашел творческий коллектив в лице Владислава Павловича Подоплелова, Дмитрия Андреевича Коновалова, Семена Христофоровича Сажина, многих других. Почти сразу мы начали работать с очень интересной тематикой по новым территориально-производственным комплексам, с которой была тесно связана профессор Валентина Александровна Витязева. Появились новые контакты, «ближе» стал Госплан СССР, где выходцы из школ выдающихся экономгеографов Баранского и Колосовского образовали специальный отдел территориального планирования, опиравшийся на представителей «с мест». В Сыктывкаре таким представителем стал я, заменив, как экономгеограф, прекрасного исследователя Анатолия Ивановича Чистобаева, переехавшего в Ленинград, и не оставляя своей научной специфики. В результате многочисленных дискуссий, общения с огромным количеством специалистов Москвы, Новосибирска, других городов, на стыке разных научных школ родилась моя докторская работа, посвященная государственному регулированию территориального развития в условиях Севера, защищенная в 1994 году на географическом факультете Санкт-Петербургского университета. И опять же все понимали: это – география социально-экономическая, интегрирующая на новом уровне экономические, географические и экологические знания. Поэтому никто не удивился, когда меня, «географа», назначили директором Института социальных и экономических проблем Севера…

--…который в 1998 году преобразовался в Институт социально-экономических и энергетических проблем. Как это произошло и что, в общих чертах, представляет собой его коллектив сегодня? …

-- Никогда не считал, что все должно вращаться вокруг моей тематики, поэтому с удовольствием принял предложение руководства РАН включить в состав института отдел энергетики, работающий в Коми с 1953 года. Поскольку точек пересечения в нашей работе всегда было очень много и интегрировались безболезненно, со взаимной симпатией. Можно ли представить экономику без исследования сложных энергетических систем, которыми сегодня занимаются Николай Алексеевич Манов и Юрий Яковлевич Чукреев, или  топливно-энергетического сектора (зав. лабораторией Альбина Александровна Калинина)?. 

-- В 2000 году вы были избраны членом-корреспондентом РАН…

-- Это высокое звание рассматриваю прежде всего в контексте укрепления позиций всего Коми научного центра, нашего института в частности. При таком повышении директорского статуса естественно растет интерес к работам коллектива в целом, укрепляются связи с крупнейшими институтами, появляется больше возможностей для междисциплинарной интеграции. Об одном из примеров такой интеграции всероссийского уровня ваша газета подробно писала. Напомню: в октябре 2001 года в Сыктывкаре на базе нашего Центра и института прошло совместное заседание четырех отделений РАН по проблемам минерально-сырьевых ресурсов европейского Севера. Ведущие академические экономисты, геологи, энергетики, другие специалисты нашли немало точек соприкосновения, интереснейшие доклады, дискуссии стали поводом для размышлений на много лет вперед. Причем институт играл здесь не одну лишь организаторскую, «техническую» роль, но неформальную, творческую.  

-- Виталий Николаевич, экономика, экономгеография в частности, смежные дисциплины часто занимаются вещами конкретными, требуют практического выхода. Но в России традиционно от разработки до внедрения – дистанция порой непреодолимая…  

-- Моя позиция такова: нельзя собственный вывод, даже выстраданный, протаскивать везде и всюду, считать, что ты всех умней. Надо учитывать мнение других коллективов, многократно выверять свои идеи. Кроме того, ученый должен понимать: в реальной жизни есть определенная система обстоятельств и обязательств, обойти которые порой невозможно. Бывает, что теоретическая модель представляется идеальной, практически же она неосуществима. Вот вам пример. Я давно и упорно продвигаю идею создания специального регионального инвестиционного резерва, основу которого должна составлять амортизация. Сегодня в республике Коми амортизация, то есть возмещение стоимости основных фондов, составляет примерно 15 процентов от объема в инвестиции в основной капитал по России – 22. Для сравнения в Америке этот показатель -- 57, в Германии – 60, а в некоторых странах доходит до 70 процентов. То есть мы проедаем наше будущее, создаем угрозу дальнейшему экономическому развитию – возможности обновлять оборудование, инфраструктуру и так далее. Я не раз писал, говорил об этом, однако встречаясь с руководителями предприятий, постоянно слышу одно и то же: «Все понимаем, но в нынешних условиях сделать ничего не можем – не хватает оборотных средств. То их съедает инфляция, то банки ставят кабальные условия кредитования. Доходим до того, что вынуждены скрывать от контрольных органов реальные амортизационные отчисления – на них нет живых денег.» Такова, как говорится, проза жизни, и не считаться с ней нельзя. Что, впрочем, никоим образом не означает, отказа от своей точки зрения. Если она здравая – рано или поздно дорогу себе пробьет. Хозяйственники-практики прислушиваются к нашим рекомендациям, многие разработки института стали прямым руководством для принятых решений. Особенно сильно в последнее время мы продвинулись в тематике природно-ресурсной ренты. Наша модель одобрена Министерствами природных ресурсов России, республики Коми. Самый общий смысл модели - необходимость перехода с фискального налогообложения на рентное. Это очень важно, это затрагивает глубинные основы развития страны, позволяет соединить рыночные и общественные начала, чтобы не остаться в «диком капитализме». Надеюсь, эти наши идеи будут работать.   

-- Рыночные реформы вообще процесс очень сложный, часто мучительный, особенно для «провинции», территорий, далеких от столиц. Каковы позиции Севера в этом процессе и как, по-вашему, должны складываться его взаимоотношения с федеральным центром?    

-- Давно доказано: с точки зрения ресурсов, и финансовых в частности, российский Север абсолютно самодостаточен. Большинство северных регионов богаты и согласны выполнять все общегосударственные функции. Никто от федерального бюджета не отказывается. Но существующие финансовые, налоговые технологии сегодня таковы, что значительная часть добавленной стоимости (не путать с налогом на добавленную стоимость!) с Севера уходит в завуалированной форме. Иначе говоря, мы хронически недополучаем то, что заработали сами – за счет того же неэквивалентного обмена, утечки капитала за границу, недоплат за труд и так далее. Естественно, нас это не устраивает, и мы предлагаем центру свои правила игры. Мы не просим у бюджета льготных трансфертов, но настаиваем на определенного рода компенсациях, то есть возвращения через бюджетную сферу по-праву принадлежащего трудящимся Севера. Конечно, не все регионы  и отрасли так благополучны. Особенно это касается территорий, где проживают малочисленные народы, ограниченные в финансах, возможностях быстрого внедрения в рынок. По отношению к ним нужна временная политика протекционизма. Оленеводам, например, необходимо льготное налогообложение или вообще его отсутствие, чтобы их хозяйства могли «встать на ноги». Потом они сами себя прокормят. Деликатесная оленина прекрасно «пойдет» в тех же Москве, Санкт-Петербурге, как это происходит с «дарами» наших лесов. Приезжайте сюда в конце лета начале осени – отбоя нет от грибников и ягодников со всей страны!

-- …Намеренно утрирую вопрос: а если центр  не будет следовать такой схеме, может быть, самодостаточный Север вправе требовать полной автономии?

-- Вот это было бы совершенной глупостью. Какая автономия? Север и есть настоящая Россия. Вся европейская и большая его азиатская часть  – архангельские поморы, карелы, коми, не говоря уже о русских – это исторические территории наших народов, здесь их корни. Тут никогда не было и не будет таких проблем, как в Чечне и других южных районах страны, никого не нужно завоевывать, не надо выяснять межэтнические взаимоотношения. Если угодно, это – скрепляющий обруч страны. Конечно, особое место занимают «экстремальные» заполярные районы, но и там уже есть обжитые, благоустроенные города – такие, как Ухта, Печера, Инта, Воркута. Надо просто хорошо знать и ценить своих людей, богатства и распоряжаться этим с умом…

Вел беседу Андрей Понизовкин