"Он прожил счастливую жизнь..." |
В этом году исполняется 90 лет со дня рождения моего отца (но я буду писать дальше «папы», потому что слова «отец» и «мать» в нашей семье как-то не были приняты), профессора Волкенштейна Нахима Вениаминовича. Никогда в жизни не писала в газеты и совершенно не представляю, как это делается, но захотелось просто поделиться своими воспоминаниями с теми, кто его знал, а таких, я думаю, в Институте физики металлов достаточно много. Хотя, конечно, старая гвардия уходит, а молодые часто уже и не знают, кем, как и когда был создан наш замечательный институт. В этом смысле очень полезен был институтский юбилей, когда вся наша история, как на ладони, была представлена в замечательном докладе нашего директора. Ну, а если говорить о папиной истории, то она началась в Иркутске, где он родился в 1913 году. Мальчик из бедной еврейской семьи, он начал работать с 16 лет, сначала подручным электромонтера, а потом электромонтером. В 19 лет он поехал в Свердловск учиться, поступил в Уральский индустриальный институт (так тогда назывался УПИ). Впоследствии всю их группу перевели в Ленинград, где он окончил институт в 1938 году. Проработав год на Лысьвинском металлургическом заводе, папа поступил в аспирантуру ИФМ, где провел всю свою последующую жизнь (с перерывом на фронт в 1942 — 1943 гг.). Сначала он был научным сотрудником лаборатории фазовых превращений, потом ученым секретарем института, затем с 1955 по 1986 год — заведующим организованной им лабораторией низких температур и последние 4 года – ведущим научным сотрудником. Все основные решения он всегда принимал самостоятельно и всего добился в жизни сам. 14- июля 1993 года мы отпраздновали папин юбилей. Он был весел, бодр, выглядел гораздо моложе своих лет, и невозможно было представить, что этот юбилей — последний! Праздновали только своей семьей, а поскольку это самый «мертвый» сезон в институте, период всеобщих летних отпусков, то никаких официальных звонков и поздравлений не было. Может быть, в глубине души его это задело, но внешне он никак это не проявил. Вообще он юбилеев не любил, и для него их проведение, к чему вроде бы положение обязывало, всегда было скорее тяжким испытанием, нежели удовольствием. Но если бы кто-то увидел его в тот день, то согласился бы со мной, что юбиляр в прекрасной форме. Вообще, я думаю, он остался в памяти всех сотрудников моложавым, подтянутым, энергичным мужчиной, и никто бы не назвал его стариком. При всей своей любви и привязанности к институту, он ушел, как только почувствовал, что слабеет, что уже не всегда может быть в хорошей форме. Не хотел, чтобы его видели немощным и слабым. Именно по этой причине увольнение и уход на пенсию оформляла за него я, ему это было бы слишком тяжело. И все люди, к которым я подходила с обходным листком и прочими бумажками, удивлялись, что Волкенштейн уходит. И все говорили о нем много хорошего, и мне было очень приятно. Это было в 1990 году, ему исполнилось тогда 77. Думаю, что решение об уходе далось ему нелегко, и хотя он больше ни разу не переступил порог института, но не переставал очень живо интересоваться его жизнью. Он всегда задавал мне сразу два вопроса: как дети и что в институте? И это очень четко отражает круг его интересов. Он был очень привязан к семье и очень любил свою работу, свою лабораторию, которая была второй семьей. Он очень близко к сердцу принимал проблемы своих сотрудников, не только касающиеся науки, но и личные, и почти всех сотрудников я знала с самого детства, потому что он часто рассказывал о них. Ну, а что касается его все-таки главной семьи, нашей семьи, то тут уж разговор особый. Конечно, каждый человек своеобразен и чем-то интересен, но все же я смею считать, что папа был человек совершенно особенный именно в отношении своей семьи. В мае 1945 года, на банкете в УФАНе, посвященном празднованию Победы, он познакомился с молоденькой девушкой, которую пригласила туда подруга, и в один день судьба его была решена. В записной книжке появилась одна короткая запись: Она — Нэлочка, и этим все сказано! Вы, конечно, догадались, что это была моя мама. И так она и осталась для него на всю жизнь любимой Нэлочкой. Никогда никак иначе он ее не называл. Поженились они 26 июня того же года, то есть через полтора месяца после знакомства, причем его еще за эти полтора месяца посылали на две недели в колхоз. Никакой свадьбы у них не было, тогда это не очень было принято, они просто зашли в ЗАГС, расписались, и отправились в кино на «Тетку Чарлея». Эта комедия стала их любимой на всю жизнь. И 48 лет 26 июня папа дарил маме цветы. Я так мечтала, что мы отпразднуем их золотую свадьбу, но Бог не дал. Тогда, в 93-м, он был уже очень болен, но бодрился, и даже отпустил маму на полтора месяца в Израиль в гости к старшей дочери. Я осталась тогда жить с ним, и буквально на глазах ему становилось все хуже и хуже, но как он ее ждал! Не могло быть и речи, чтобы вызвать маму раньше, он ни за что бы не согласился испортить ей поездку. И хотя к моменту ее возвращения он был уже очень плох (ему оставалось жить меньше месяца), он заставил меня испечь какой-то экзотический торт, накрыть праздничный стол, пригласить наших друзей (я имею в виду моих и моего мужа), а сам оделся в костюм и сел с нами за стол. И только потом уже я поняла, какой это был подвиг и сколько мужества ему понадобилось, потому что он уже очень плохо себя чувствовал. Он думал в тот момент только о том, чтобы не огорчить маму. И его первые слова были: ты не виновата! Если бы он не скрывал свое состояние, мама ни за что бы не уехала, а ему так хотелось доставить ей удовольствие. Я упомянула, что были приглашены наши друзья. Да, не удивляйтесь, у папы были прекрасные отношения с друзьями моего мужа, а их жены его просто обожали. Вообще он всегда любил женщин, ценил их ум, красоту, обаяние, и многие из них, я думаю, ему симпатизировали, но при этом он оставался всю жизнь самым верным и преданным мужем. Когда была возможность, он брал маму с собой в командировки, приглашал на банкеты, очень радовался, когда она танцевала, веселилась, хорошо проводила время. Жизнь сложилась так, что мама не работала, а посвятила всю себя мужу и дочерям, но зато они создали вместе прекрасную дружную семью, в которой всем было тепло и комфортно. В детстве я не ценила и не замечала этого, как мы не замечаем воздух, которым дышим, пока его хватает. А ведь на самом-то деле «нормальных», счастливых семей не так уж много, и создаются они не так уж просто! Каким был папа в семье? Очень демократичным, даже мягким, дочерей обожал, особенно меня, младшенькую, и даже, казалось, баловал, но если в чем-то большом и серьезном он принимал решение, то был тверд, как скала. Никаких особых хобби у него не было, он с радостью шел утром на работу и с удовольствием возвращался вечером домой. Отпуск любил проводить вместе с семьей, обычно мы куда-нибудь ездили «дикарями», на юг или в Прибалтику, потому что дачи никогда у нас не было, садоводством он не увлекался, хотя просто бывать на природе любил, а в молодости немало путешествовал по Уралу, сплавлялся на байдарках. Дома он любил и умел все делать сам. У нас никогда не было проблемы оторванных крючков, тупых ножей, текущих кранов. Он терпеть не мог беспорядка, его не надо было долго уговаривать что-то сделать. Он находил и устранял все неполадки сам. Мог починить телевизор, холодильник, стиральную машину, умел и любил готовить. Обожал сочинять какие-нибудь экзотические блюда из всех имеющихся в доме продуктов, называя их «ирландское рагу» или как-нибудь в этом роде. Иногда ему от мамы доставалось, приходилось съедать все самому и притворяться, что вкусно. Вообще у нас было в жизни столько веселых моментов, о которых я так люблю вспоминать! И чувство юмора у него было замечательное. Например, однажды, когда начались перебои со сливочным маслом, а сметана еще была, он решил наладить домашнее производство масла. Но вручную работать венчиком ему было, конечно, неинтересно, поэтому он решил механизировать этот процесс. Естественно, когда мамы не было дома, он принес килограмм самой лучшей жирной сметаны, слил в 3-х литровую банку, обмотал полотенцем и поставил … в центрифугу стиральной машины «Сибирь»! Врубил мотор, раздался взрыв, и через несколько секунд картина была такая: папочка весь в сметане, в ванной и коридоре все стены и двери в сметане, мы с сестрой катаемся от хохота по полу, и тут приходит мама! Предваряя какие бы то ни было высказывания с ее стороны, папа сказал: люди ходят на Райкина, платят по 5 рублей за билет, а разве там они смогут так посмеяться? Ну, что могла на это возразить наша мама! Или другой случай эпохи дефицита. Мама пришла очень довольная, с 5 банками «лосося натурального», купленного в гастрономе с рук у какого-то алкаша, который, якобы, их получил за разгрузку вагонов. Мама хотела их отложить, чтобы к какому-то празднику сделать пирог. Но, когда она ушла, папа предложил одну баночку открыть и попробовать (зачем на пирог так много!) Открываем – а там знаменитый «Завтрак туриста», рыбокрупяной фарш в томатном соусе, по 33 копейки за банку, помните такой? Мама приходит, а папа ей с порога: Ты рюкзак купила? — Какой еще рюкзак, зачем? — Но ты же у нас туристка теперь! Больше всего он радовался, что это не его так надули, а то бы ему досталось. Тут же поехал, купил тесто и сделал «туристический» пирог, и очень огорчался, что мама сочла его несъедобным и выбросила! В общем жили мы весело. В наши дела и учебу папа сам никогда не вмешивался, но если его о чем-то просили, всегда помогал. На оценки реагировал совершенно спокойно (в отличие от мамы, которой очень хотелось, чтобы мы во всем были первыми). Мог сказать: «круглые отличники — круглые дураки!» или что-нибудь в этом роде (это когда у старших внуков были проблемы с учебой в начальных классах; он забывая при этом о моей медали), лишь бы мама, теперь уже бабушка, их не доставала и сама не расстраивалась. И я часто цитирую папу, потому что у него было много находок и крылатых выражений. Например, когда наши дети недовольны нами, я всегда им говорю: Дедушка предупреждал, что нужно быть очень осторожными в выборе родителей! И я твердо знаю, что уж мне-то в этом «выборе» необычайно повезло! Конечно, жизнь не всегда была простой и безоблачной. И в семье, и на работе проблем хватало. Любой руководитель даже самой маленькой группы согласится со мной, что 30 лет возглавлять лабораторию — это очень нелегкий труд. Бывали и конфликты, и обиды, и разочарования, и взаимное неприятие, но все-таки свою лабораторию и весь ее коллектив он очень любил, и я полагаю, что и они его тоже, потому что, опять же по одному из его высказываний, любовь без взаимности — это нонсенс! О, я знаю, что сейчас на меня набросится куча разгневанных оппонентов — что же это за любовь, если ей обязательно нужна награда в виде взаимности, а не любовь ли это по расчету, ведь истинная любовь существует сама по себе... Но если хорошо и спокойно подумать, то вы, быть может, согласитесь, что чувства, которым не противоречит разум, ничуть не скуднее безумных и нерассуждающих страстей! Во всяком случае, я с папой в этом целиком согласна, как и во многом другом. Уже 10 лет, как его не стало, а я помню каждую минуту из его последних дней. Так получилось, что последним словом его на этой Земле было «Лена…» И я точно знаю, он хотел спросить, каков приговор врачей, которые только что осмотрели его и уехали на «скорой», потому что ему еще очень хотелось жить! Но он не успел досказать, не хватило сил. Потом над ним склонилась мама, он неожиданно сильно схватил ее одной рукой за кофточку, притянул к себе и посмотрел ей в глаза долгим взглядом, в котором было все: и любовь всей его жизни, и благодарность, и прощание… Потом он впал в забытье, и через двое суток его не стало. Услышав, что дедушка умер, моя дочка (ей тогда было 11) закричала, заплакала, а потом прорыдала в утешение то ли себе, то ли нам: но ведь дедушка прожил счастливую жизнь, правда? И я с ней искренне согласилась и именно поэтому так и назвала эту заметку. Да, он прожил всю жизнь с любимой женой, воспитал дочерей, оставил прекрасный след в душе внуков, а созданная им лаборатория продолжает дело его жизни. Когда я сказала дома, что хочу написать о папе в газету по случаю его юбилея, сын воскликнул: «О, прикольно! А фотография там будет? Возьми ту, где дедушка идет по улице и улыбается. Это такой светлый образ, и я его помню именно таким. Жаль только, что мы так мало успели пообщаться!» (ему тогда было 9). Но я взяла другую, где папа тоже улыбается этой своей замечательной «волкенштейновской» улыбкой, чуть иронично и светло. И мне хочется, чтобы сегодня вместе со мной его вспомнили таким все те, кто его знал, и узнали те, кто не имел такого счастья.
|
|
26.08.03