"И эту правду примет время..."

“Я орал, орал, орал,
Не впадал в истерику.
Криком я достал Урал,
А потом Америку…»

— с юморком частушечно-многострадальным так писал он летом 1995 года в стихотворении “Голос”, перекликаясь в некотором смысле с агитпроповским “Во весь голос” признанного кумира советской эпохи.

Разумеется, это “достал” — не раздобыл, а пожалуй, — дотянулся, дотронулся, стал известен. Однако почему же криком, Евгений Александрович? И разве только криком?             

А иным вот кажется — “Свадьбами”, “Бабьим Яром”,  “Заклинанием”, “Ольховой сережкой”, “Картинками детства”, “Крестным ходом”, “Лоскутным одеялом”, проникновенным “Любимая, спи” и еще многими стихами, ставшими современной отечественной классикой. Наконец,  поэмами “Станция Зима”, “Братская ГЭС”, “Казанский университет”, “Ивановские ситцы”, “Северная надбавка” и другими (после одной из них, едва ли самой лучшей, поэт был удостоен Государственной премии).

Непривычным, будоражащим, фрондирующим доносился сквозь фильтры критики до слуха читателей голос раннего Евтушенко. Впечатляет диапазон его творческих маршрутов: тут и заграничные берега, и Сибирь-матушка, и иная провинция, не блекнущая ни перед российской столицей, ни перед заморскими Штатами. По определению Булата Окуджавы, “Евтушенко — это целая эпоха”. Полная карта его поездок, возможно, смотрелась бы ничуть не хуже тех карт, которые некогда украшали стены красных уголков и домов политпросвета, отражая подпольные кочевья пламенных революционеров.

Каждый приезд Евтушенко на Урал, начиная с 80-х годов прошлого века, становился ярким событием. Его первой профессией была геология, и он, слава Богу, не склонен забывать об этом. Помнится, еще в 60-е, в бытность автора этих строк в Забайкалье, поэт приезжал в Читу и после встреч с литераторами и геологами сплавлялся с бывалыми забайкальцами по Шилке и таежному Чикою. Предпочтительное его отношение к геологической братии проявилось и на Урале. Осенью 1994 года, уже не впервые навестив Екатеринбург (еще в 81-м читал здесь, в киноконцертном зале “Космос”, свою поэму “Мама и нейтронная бомба”), поэт побывал и в Горно-геологической академии. Память о том визите сохранила пожелтевшая страница многотиражки “Горняк”, а затем газетное интервью перекочевало и в книгу “Горный родник”, составленную друзьями поэта Валерием Долгановым и Юрием Лобанцевым из произведений выпускников и сотрудников Академии. Рядом — фотоснимок Евгения Евтушенко в кругу уральцев: В. Долганова, Б. Рыжего и Ю. Лобанцева.

“До сих пор помню, — говорил тогда Евгений Александрович, — боль в уставших руках, которыми держал молоток, раскалывающий породу. Я сам добывал нужные образцы. Один из них и поныне хранится в геологическом музее Московского геологоразведочного института. Моему геологическому прошлому посвящены несколько стихотворений и поэма…”. На экскурсии по уральскому геологическому музею выяснилось, что дома у поэта собрана немалая коллекция минералов.

…Знакомство с В. Долгановым завязалось значительно раньше. “С Божьей помощью, мне везло в жизни на хороших людей, — отметил в дневниковой записи директор Музея истории Горно-геологической академии Валерий Долганов. — Знал и раньше, что Евгений Александрович, как магнит, притягивал и друзей, и врагов. В этом особенность его неукротимой сибирской натуры. Думая о нем, всякий раз вспоминаю творческий постулат Льва Толстого: “Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать, и опять бросать, и вечно лишаться и бороться, а спокойствие — душевная подлость…”.

Один из персонажей романа Евтушенко “Не умирай прежде смерти”, писатель с мировым именем, названный автором Великий лагерник, как заклинание, произносит: “Жить не по лжи!” Поколение Гагарина, Шукшина, Смоктуновского, верившее в социализм с человеческим лицом, поколение “шестидесятников”, к которому относит себя и Евтушенко, стремилось так жить. И роман этот, и книгу стихов “Бог бывает всеми нами” Евгений Александрович подарил побывавшему у него в Москве уральскому другу, сопроводив подарок красноречивым экспромтом:

“Если, неожиданно нагрянув,
На меня обрушится беда,
Словно ангел, прилетит Долганов
И в беде не бросит никогда”.

Щедрой мерой одаренность, “шестидесятническая” закалка и надежность были отпущены и уже ушедшему уральскому поэту Юрию Лобанцеву, работавшему в 90-е годы редактором газеты “Горняк”. Дневник Юрия Леонидовича хранит заметки о днях в доме творчества Переделкино: “Встретил на прогулке по здешним местам Евгения Евтушенко. Узнал меня и начал с каламбура, а я едва не пропустил мимо ушей, не запомнил. Но суть в том, что всех каких-то там “лубянцев” ему приятнее Лобанцев”. Упоминание “лубянцев” неслучайно: оба были участниками учредительного съезда общества “Мемориал” в январе 89-го. В перерывах между заседаниями они встречались не однажды — народный депутат Евтушенко и делегат из Екатеринбурга Лобанцев. Евтушенко был поглощен общественной деятельностью, организацией “Мемориала” и работой над проектом устава, но думалось ему, по свидетельству Лобанцева, и о новых стихах, и о прозе, о необходимости стихового обновления. “В 60-е годы, — сказал он, — у меня был свой стиль. Подскажет ли теперь стиль само время? Не знаю, пока не чувствую…”.

Штрихи к портрету Евтушенко и образ стремительно уходящего времени доносит дневниковая запись о вечере в ЦДЛ “Поэты — “Мемориалу”: “Сперва пустили магнитофонную пленку с записью голоса Анны Ахматовой, читавшей “Реквием”… “Гвоздем” же вечера  было выступление Анатолия Жигулина… Жигулин читал стихи “Колымская песня”, “Забытый случай”, “Кладбище в Заполярье”, читали свои стихи В. Корнилов, Н. Зиновьев и другие поэты…”. Очевидно, чтобы сверить свои впечатления с мнением депутата народного парламента, автор дневника, вернувшись в Переделкино, позвонил Евгению Александровичу и услышал: “Заходи, но учти, работаю…” “Поднимаюсь на второй этаж. Просторная комната… Стол завален бумагами, машинка едва поместилась. Хозяин стучит какую-то статью. Снял со стула еще одну машинку:

— Садись!

Стал искать пачку с [новыми своими] книгами… подписал мне книгу “Последняя попытка” — “Юрию Лобанцеву с дружбой и верой в будущее”.

Какой он сегодня, Евгений Евтушенко? Ему исполнилось 70. Теперь уже 70! Еще только 70… Думается, из того, что обсуждалось тогда с уральским коллегой (как в кулуарах деловых совещаний, так и в часы отдыха на даче), многое отразилось в его новых книгах. В них по-прежнему — гражданский пафос, готовность откликнуться на жгучие вопросы современности, с открытым забралом отразить выпады противников. В известной мере поэт сохранил энергию самозабвенного юношеского наступления на конформизм, но проблема теперь видится ему в новом ракурсе:

«Христос бывает всеми нами,
Когда мы поднимаем знамя,
Но не вражды, а примиренья —
И эту правду примет время.
Не на горе всем буржуям,
А вконец спалив страну,
Неужели мы раздуем
Вновь гражданскую войну?
Моровой пожар в крови…
Господи, останови!»

Вспоминаются и стихи сорокалетней давности: “Людей неинтересных в мире нет”, “Хотят ли русские войны?”. В песнях на слова Евтушенко, звучащих уже несколько десятилетий, — душа народа. Уже тогда поэт перешагнул через тоталитарно-милитаристскую романтику тех, кто “хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать” (М. Светлов). И не агонией Белой эмиграции прозвучало для него песенное: “Зачем нам, поручик, чужая земля?” (М. Звездинский).

“Евтушенко — один из самых отважных русских писателей, — сказал некогда упрекавшийся в абстрактном гуманизме Артур Миллер. — Его стихи, проза, театральные и кинематографические работы произвели огромное впечатление дома и за границей. Многие его стихи — это часть русских лучших традиций. Его работа сыграла огромную роль в исторической борьбе России за новое открытие себя современному миру”.

Э. Молчанов
На снимке: Евгений Евтушенко читает стихи в Екатеринбурге.
Фото А.Грахова, 1970 г.