Академик Б.В. Литвинов: "Без атомной бомбы пока нельзя,
но лучше делать полезные вещи"

…В СССР любили повторять: страна должна знать своих героев. Однако в действительности много лет мы не знали ни имен, ни лиц многих выдающихся наших конструкторов, изобретателей, авторов фундаментальных открытий, мобилизованных Родиной «на оборонку» и решавших задачи мировой важности в обстановке полной секретности. И даже теперь, после шквала гласности, граничившего с приступом общенационального мазохизма, об этих людях, их взглядах, гражданской и философской позиции известно далеко не все. Один из таких людей — академик  Борис Васильевич Литвинов, стоявший у истоков создания отечественной атомной бомбы. Недавно в издательстве УрО РАН вышла книга Бориса Васильевича «Атомная энергия не только для военных целей» — почти шестьсот страниц реальной истории, воспоминаний, размышлений о роли ядерной физики и науки вообще в жизни планеты, философских эссе. К сожалению, тираж книги невелик, и она уже стала почти библиографической редкостью. Поэтому, в ожидании возможного переиздания, некоторые мысли из нее мы использовали в нашем разговоре. И еще — об иллюстрациях к изданию, которые академик Литвинов не только внимательно подобрал, но и собственноручно сверстал на компьютере. На форзаце книги — строгий памятник Курчатову, суровые авианосцы и бомбы, летящие в цель. Завершается же она удивительно теплой детской акварелью: мальчики и девочки рисуют большое солнце с цветами в лапках-лучах, всюду зелень и вообще — атмосфера полного миролюбия и абсолютной радости жизни. Способно ли человечество перейти от одного к другому? Будет ли оно по-прежнему балансировать на грани войны и мира, или у нас есть альтернатива? Об этом, и не только, мы говорили с Борисом Васильевичем. Но сначала, конечно, — о Демидовской премии.

   — Борис Васильевич, наградами вас, Героя Социалистического труда, лауреата Ленинской, Макеевской премий, кавалера высших орденов СССР и России, не удивишь. И все же — как вы относитесь к премии Демидовской, какое место занимает она среди других?
   — Награда для меня неожиданная и очень приятная, прежде всего потому, что уральская. Родился я в Донбассе, в городе Луганске (бывший Ворошиловград), учился в Москве, работать начинал в Сарове Нижегородской области. Но вот уже больше сорока лет, с августа 1961 года, когда меня назначили главным конструктором ядерных зарядов НИИ-1011 (ныне Российский Федеральный Ядерный Центр – Всесоюзный Научно-исследовательский институт технической физики, г. Снежинск Челябинской области — А.П.) живу и работаю здесь, здесь родился мой третий сын. Я люблю этот край, немало по нему ездил, тесно сотрудничал с такими предприятиями, как комбинат «Электрохимприбор» (г. Лесной), приборостроительный завод (г. Трёхгорный), комбинат «Маяк» (г. Озерск), Уральский электрохимический комбинат (г. Новоуральск), с конструкторским бюро машиностроения имени академика В.П. Макеева и многими другими. Так что определенное отношение к современной истории Урала, его освоению имею.

— Все предприятия и города, вами названные — это самая современная уральская история, у них и имен-то до недавнего времени не было, только номера почтовых ящиков. В XIX веке основатель премии Павел Демидов вообразить не мог, что в этих местах возникнет целая империя заводов, по мощи и технологичности превосходящая демидовскую. Но ведь премия давалась и дается за вклад в фундаментальную науку. Насколько обогатила науку работа над ядерным оружием?        

— Это большая тема, ей я собираюсь посвятить свою демидовскую лекцию. Так ее хочу и назвать: «Наука на фоне бомбы». Создание ядерного оружия — огромное дело, наукоемкое изначально. Однако в ходе решения конкретных «оружейных» задач возникло множество интереснейших технических и научных направлений, которые из второстепенных приложений все чаще превращаются в самостоятельные и очень важные для человечества.      

На мой взгляд, сегодня уже нет смысла совершенствовать созданное атомное оружие. Его достаточно много, и вряд ли стоит улучшать хорошо сделанное. Можно, конечно, но зачем? Гораздо важней обратить внимание на массу нерешенных вопросов, связанных с ядерной физикой, развитием исследования термоядерных реакций и других. Приведу пример, актуальный для всех без исключения. Не секрет, что планете грозит энергетический кризис. Начавшийся XXI век — век агонии традиционной нефтяной энергетики. Какое-то время люди еще смогут продержаться, используя уголь, уран и другие природные источники, но недра Земли не бездонны. Большинство исследований, направленных на получение термоядерной энергии, которыми ученые активно занимаются вот уже полвека, во всем мире зашли в тупик. Многие уже понимают: вероятность создания «вечного» энергетического источника с использованием реакции синтеза ядер дейтерия (стабильный изотоп водорода с массовым числом 2 — А.П.), возбужденной магнитным полем («Токамак») или лучом лазера («лазерный термояд»), крайне мала. А вот задача «добычи» достаточного количества энергии из дейтерия при взрывах специальных ядерных зарядов практически решена. И в будущем вполне возможно появление совершенно новой дейтериевой взрывной энергетики с использованием дейтерия и натрия. Это не фантастика, что доказывают результаты, полученные в нашем Ядерном центре. Но для этого нужны новые эксперименты, в частности, разрешение на проведение ядерных взрывов, которые, в отличие от распространенного мнения, могут и должны работать не только «на войну», но и на мирные насущные нужды людей. Между прочим, бомбу, рассчитанную на быстрое самоуничтожение, делать проще, чем создавать долгосрочные полезные технологии. Но игнорировать огромные позитивные возможности ядерной физики, на мой взгляд — великое заблуждение.   

 — И все же атомная бомба — главный реальный итог вашего труда. В принципе, вы и ваши коллеги занимались самыми серьезными в XX веке вещами, безо всякого преувеличения были вершителями судеб планеты. И это — огромная ответственность, в том числе нравственная. На эту тему было и есть много спекуляций, писали о повальной беспринципности «бомбоделов», о том, что академик Сахаров всю жизнь каялся в содеянном. Некоторые ученые сознательно отошли от этой работы…               

— Что я могу об этом сказать? Сахаров не каялся. Он сам писал, что время было такое — без вариантов. Ядерный паритет с Америкой Советскому Союзу был необходим, иначе мир мог скатиться к катастрофе. Если бы эту работу сделали не мы, ее сделал бы кто-то другой. И мы ее себе не выбирали. 

Возьмем мою собственную биографию. Когда я шел учиться на физика, меня никто не предупреждал, что мне предстоит заниматься атомной бомбой. В первой же книжке, объяснявшей нам наши перспективы, говорилось, что мы будем создавать «установки для изучения физических процессов». Все — абсолютно правильно! С профессиональной точки зрения бомба — такая же установка с физическими процессами, как и любая другая. К тому же, подчеркну еще раз, помимо оружия, мы постоянно занимались новейшими промышленными технологиями, что при правильном применении давало очень большую пользу. Поэтому и я, и мои научные руководители — и прежний, академик Евгений Иванович Забабахин, и нынешний, академик Евгений Николаевич Аврорин — всегда увлеченно делали свое дело, а его результаты приносили удовлетворение. Кроме того, не надо забывать: после Сталина, особенно в 70-е–80-е годы, работать на оборону особенно никто не заставлял. Захотел академик Лев Феоктистов уйти от «деланья» бомб — и ушел…      

— В прошлом году «Наука Урала» представляла книгу о Льве Петровиче «Лев и атом». Судя по ее фрагментам, это была интереснейшая личность…

— Человек он был замечательный: обаятельный, умный. А с каким чувством в своих воспоминаниях писал о времени, в котором жил, о людях, которые его окружали! Но правильный ли он сделал выбор? Не знаю.

Несколько раз мне довелось участвовать в соборных слушаниях Русской православной церкви, посвященных темам обороны и науки. И там наши высшие церковные иерархи однозначно говорили: ядерное оружие России необходимо. Другого способа защититься в современном мире у страны нет. Не могу, правда, согласиться с прозвучавшим аргументом, будто «богоугодность» бомбы подтверждается ее «монастырским» происхождением. Имелось в виду, что мы начинали делать бомбу в Арзамасе-16, на территории Саровской пустыни, которая не так давно возрождена. Но тогда, в начале пятидесятых, никакой пустыни в Сарове не было, и никакого «гласа» свыше, кроме правительственного задания, мы не слышали. Вообще-то мои взгляды существенно отличаются от взглядов иерархов. Но если даже они, берущие на себя роль нравственных судей — а среди них немало людей по-настоящему мыслящих, глубоких — говорят о неизбежности ядерного противостояния, может быть, так оно и есть?

На самом деле, думаю, подобного рода «большие» вопросы неразрешимы в силу их невероятной сложности, хотя искать ответы на них, особенно в России (так уж мы устроены), будут всегда. Однако сегодня перед страной, человечеством встают куда более насущные проблемы, требующие реального разрешения. Одна из них — старение огромного количества накопленной техники, в частности атомных бомб. Проходит время, все меняется, распадается плутоний, распадается уран, возникают разные нежелательные эффекты. Что с этим делать? Пацифисты во весь голос кричат: уничтожить все раз и навсегда! Но для этого необходимо полное согласие всех стран, политических систем, до которого еще далеко. Поддерживать имеющееся в приемлемом состоянии? Не очень понятно, как. Ликвидировать старое и воспроизводить каждые пятнадцать лет в том же виде? Но через пятнадцать лет все опять изменится: техника, человеческое мышление… Стоит ли? На эти вопросы тоже ответов пока нет, а найти их необходимо, чтобы избежать тяжелейших последствий.               

— В любом случае, российские атомщики доказали, что способны обеспечить любое решение на самом высоком уровне. Сколько бы ни обвиняли их в авариях, но в закрытых городах, в том числе под вашим руководством, создана едва ли не самая высокая технологическая культура в стране…

— Да, это так. Один показательный пример. В 1988 году у нас появилась возможность сравнить, как работаем мы и как — американцы. Условия были такими: сначала мы проводим испытание ядерного заряда у нас, в СССР, а американские специалисты измеряют его мощность, затем все едут на полигон в Неваду и уже мы измеряем мощность их ядерного взрыва. Так вот, сравнение оказалось отнюдь не в их пользу. Готовясь к испытанию, мы объявили, что мощность нашего взрыва не превзойдёт 120 килотонн. Так оно и получилось. Коллеги из США запланировали ту же цифру. Но замеры показали: реально у них заметно больше! Разница очень приличная. Чтобы не портить отношений, наши руководители вынуждены были написать в итоговом документе, что мощность американского взрыва не превышает 150 килотонн, в пределах точности измерений. 

Высокое качество военной техники достигалось очень жесткими требованиями к производству. На наших серийных предприятиях любые отклонения от замысла главного конструктора, продуманной технической документации немедленно браковались. Невозможно было самовольно, «творчески» заменить металл, одну деталь на другую, порядок сборки продукции. Иногда это дорого стоило, но все проверки показали: в оружейном деле иначе нельзя. На этих принципах воспитывалось не одно поколение кадров. Поэтому и поручали Министерству среднего машиностроения (ныне — Министерство атомной промышленности) самые ответственные задания. Потому и американцы признали: хотя их оснащенность оборудованием, электроникой намного выше, наш конечный результат как минимум не хуже.

— После распада СССР некогда очень зажиточная средмашевская «империя» переживает не лучшие времена. Оборонных заказов стало меньше, многие предприятия вынуждены адаптироваться на «свободном рынке», что при привычке к полному гособеспечению не так-то легко. Многие высококлассные  специалисты, в том числе физики, ушли в бизнес или пытаются сочетать с ним прежние занятия. Одно время были даже разговоры: а не убрать ли вокруг бывших городов-«почтовых ящиков» заборы, не сделать ли их обычными открытыми городами?

— Не думаю, что при нынешнем уровне безопасности в стране, в мире — открывать эти города было бы разумно. Они необычны по определению. В них сосредоточено большое количество секретных объектов, веществ, опасных в безответственных руках. Секретность в таком деле, как ядерное оружие, просто необходима, особенно теперь, когда нарастает угроза терроризма. Последствия теракта в районе комбината по обогащению ядерного топлива были бы намного страшней, чем взрыв на Дубровке. Я уже не говорю о недопустимости попадания к безумцам ядерных технологий. Ничего ужасней не может быть.                

Что касается адаптации на свободном рынке — кто хотел, в нем уже адаптировался. В нашем институте была группа инженеров, техников, конструкторов, создававших конверсионную продукцию. Они делали протезы для инвалидов, специальные ортопедические кровати, высокотемпературные электрические печи. Потом эту группу решили сократить, поскольку непосредственно оружием она не занималась. Они ушли из института «на вольные хлеба». И — выжили. Имеют хорошие заказы от тех же американцев, из других стран, работают на нефтяную промышленность. У нас с ними по-прежнему хорошие отношения, мы помогаем друг другу, чем можем, хотя понимаем: теперь у них совершенно иная работа. Вот вам пример успешного вхождения в новую экономику из закрытого города. 

По большому счету меня лично проблемы бизнеса не волнуют, это проблемы других людей. Но полагаю, большая ошибка думать, что человек может совмещать настоящий бизнес и большую науку. Потому что бизнес — слишком серьезная штука. Читайте Драйзера, читайте Бальзака, наконец — там об этом сказано. Это совершенно другой склад мышления человека. В конечном итоге ему важны даже не деньги, ему интересен процесс. И хотя в чем-то бизнесмен похож на ученого — обоими движет страсть, азарт, оба хотят достичь определенной цели (недаром среди процветающих предпринимателей немало бывших физиков), — мне ближе те, для кого сделать шаг к истине важней, чем заработать миллиард…  

— За чем же, с вашей точки зрения, будущее? Какой азарт победит — исследовательский, коммерческий, военный, пацифистский? И какую роль в XXI веке будет играть в нашей жизни наука — ядерная физика в частности?    

— Настоящая наука будущего — в умении научиться жить без вреда для планеты, для ближних, а желательно — и с пользой. По сути дела, сегодня мы строим свою экономику на том, что что-то портим. Сжигаем нефть, лес, делаем железо, которое ржавеет… Даже воду — самое чистое и ценное, что есть в природе, мы ухитряемся загадить! Примеров можно привести тысячи. В этом отношении лишенные интеллекта животные намного мудрее современного человека. Они самодостаточны, не требуют лишнего и никому не вредят.            

Я — сторонник идей академика Никиты Николаевича Моисеева, считавшего главным для человечества создать не «тратящую», а «экономящую» систему жизни. Для этого надо отказаться от чрезмерных аппетитов на многие «блага цивилизации», уменьшить пропасть между богатством и нищетой, умерить амбиции политиков. Тогда и химия, и ядерная физика, и другие науки будут работать исключительно на добрые цели. Ведь открытия ученых используются обществом независимо от их воли.

 …Понимаю, что на моем веку, увы, этого не произойдет. Может быть, сегодняшние споры, поиски новой парадигмы развития цивилизации помогут ее приблизить? Не знаю, но очень хочу в это верить.

Беседу вел Андрей ПОНИЗОВКИН