Академик О.А. Богатиков: "Мысль человеческая не замыкается
только Землей"

Олег Алексеевич Богатиков  известен и в стране и в мире как крупный специалист в области петрологии и сравнительной планетологии. Он является автором более 300 научных работ, в том числе 27 монографий. Мы попросили нового лауреата Демидовской премии рассказать о том, что стоит за официальными формулировками его научных заслуг. Однако наша беседа в рабочем кабинете ученого в Институте геологии рудных месторождений, петрографии, минералогии и геохимии РАН (ИГЕМ), началась с традиционного вопроса:

   — Олег Алексеевич, расскажите, пожалуйста, как все начиналось, что привело вас в геологию?
   — Моя семья в определенной степени имеет отношение к горному делу. Отец был одним из руководителей Балхашстроя. В 1937 году его арестовали как «врага народа». Жизнь строителей была очень тяжелой, поэтому мама уехала рожать меня в Москву, где вскоре получила извещение о том, что отец расстрелян. Через три месяца арестовали и ее, выслали в Акмолинск. Так что отца я в общем-то не помню, меня взял на воспитание дядя, горный инженер, специалист по углю. Мама вернулась после 12 лет отсидки, в Москве ей жить было запрещено, и мы уехали в городок Гаврилов Посад Ивановской области, где я и окончил школу — с одной четверкой, чуть-чуть не дотянул до получения медали.
   Мечтал-то я стать вовсе не геологом, а кораблестроителем — запоем читал книги академика Крылова о кораблях, путешествиях… Но в училище имени Фрунзе, в Ленинграде, ознакомившись с моей анкетой, где я скрывать ничего не стал, мне сказали: «Ну, молодой человек, к нам-то уж вы точно не попадете, и вообще в какой-либо технический вуз — вряд ли…» Расстроенный, я вернулся в Москву, шел как-то по Манежной улице, смотрю — молодежь толпится, на ступеньках сидят, словом, оживление какое-то необычное. Написано: «Геолого-разведочный институт». Чем-то мне эта атмосфера понравилась, а куда идти — мне было тогда безразлично. Подал документы, очень прилично сдал экзамены, но… Отец мой тогда еще не был реабилитирован, и на собеседовании, которое проводилось для отбора студентов на «секретные» специальности, связанные с разведкой уранового сырья, председатель комиссии выступил против моего приема в институт. И лишь чудом, благодаря присутствию на комиссии директора института Кравцова, оказавшегося хорошим знакомым отца, меня оставили. Вот так я стал студентом Геологоразведочного института, о чем, конечно, теперь не жалею.

Сразу же по окончании института я (хоть и опять же не без сопротивления кое-кого из администрации) попал по распределению в ИГЕМ. И дальше вся моя «геологическая» жизнь уже была связана с одной наукой — петрографией, а точнее — с изучением горных пород магматического происхождения. Кстати, при нашей лаборатории существует Петрографический музей, в котором собраны все имеющиеся на планете виды и разновидности этих пород, а таких разновидностей — несколько тысяч. (Это уникальное собрание базируется на минералогической коллекции, привезенной еще Петром I для Кунсткамеры, Петрографическим музеем является с 1930 года и располагает образцами всех известных разновидностей магматических горных пород, образующими в музее тематические и региональные коллекции — Е.И.). Не так давно я «отдал долг» моим студенческим годам — мы написали учебник «Петрография». Такого пособия для технических вузов не издавалось с 1935 г., и вот сейчас наш учебник рекомендован Министерством образования и будет издан массовым тиражом.

По моей инициативе, силами нашей лаборатории подготовлена и издана также уникальная энциклопедия «Магматические горные породы». Последняя книга этого семитомника, в котором описаны все магматические горные породы, какие существуют на Земле, увидела свет в 1991 г. Не думаю, что в ближайшие годы появится еще что-либо подобное. И вот, одна из областей моей деятельности, отмеченная теперь Демидовской премией — изучение магматизма в эволюционном аспекте.

— Если можно, расскажите об этом подробнее.

— Когда-то Земля начала свое магматическое развитие с горных пород, где было мало кремния, потом — появилась серия пород, уже немного обогащенных щелочами, а первые щелочные породы появились только «в возрасте» 2,6 миллиардов лет… Все полезные ископаемые связаны с определенными типами горных пород, поэтому это очень важно для определения перспектив их разработки, в том числе на Урале. Теоретическая основа этой эволюционной теории связана с геодинамикой. Раньше считалось, что Земля состоит и из коры, верхней мантии, нижней мантии, жидкого расплавленного ядра и твердого ядра, при вращении жидкости вокруг которого образуется «динамо-машина», вырабатывающая магнитное поле планеты. Но сейчас стало очевидным, что это строение много сложнее. Появилось новое направление в его изучении, глубинная сейсмическая томография, показавшая наличие по крайней мере 10–12 слоев. Самый интересный — слой d, который прилегает к жидкому слою, но не повторяет форму Земли, а имеет своеобразные «заливы», являющиеся отстойниками для материи и энергии. Периодически, когда накапливается достаточно энергии, от жидкой массы отрываются магматические капли и поднимаются к поверхности Земли. Разливаясь под корой, они образуют обширные поля, а «выходами» их на поверхность и являются вулканы. Это открытие перевернуло наше представление о внутреннем строении Земли. Оказалось, что магматизм, движение плит, так называемая тектоника — все это вторично и является результатом глубинных процессов, то есть геодинамики. Об этом под моей редакцией издана книга «Магматизм и геодинамика» — пока на английском языке, но сейчас мы ее дополняем и переводим на русский. В этой же серии в Сибирском отделении РАН вышла книга Добрецова и Кирдяшкина «Глубинная геодинамика». За изучение глубинной геодинамики наш коллектив получил Государственную премию Российской Федерации.

   — Одним из первых вы начали изучение образцов лунных горных пород. Какие результаты в этой области стоит отметить особо?
   —  В свое время, когда эти образцы еще не были доставлены на Землю, была, тем не менее, составлена гипотетическая карта распределения горных пород на Луне. Каким образом? Было собрано 60–70 образцов главных разновидностей земных горных пород и измерен показатель их отражательной способности — альбедо. Имея фотоснимки поверхности видимой стороны Луны, сопоставили эти изображения и альбедо пород земного происхождения и составили карту, посчитав, что альбедо — «оно и в Африке альбедо». Но когда привезли действительно лунный грунт, оказалось — ничего подобного. Разобраться, в чем дело, помог как раз в это время появившийся новый прибор, фотоэлектронный спектрометр, который показывал валентное состояние окислов на поверхности лунного грунта. Как мы знаем, на этой планете нет атмосферы, уже 4,5 миллиарда лет она беспрепятственно подвергается воздействию «солнечного ветра». Это поток частиц, протоны, которые являются мощными восстановителями. Под воздействием их ударов все вещества на поверхности Луны непрерывно восстанавливаются…               

— А на Земле, напротив, окисляются…

— Да. И — удивительная вещь: восстановленное лунное вещество за 10 лет пребывания на Земле не окислилось совершенно! Стали мы это дело изучать: аргоном стравливали слои вещества по десятку ангстрем толщиной и смотрели, на какую глубину распространяются процессы восстановления: железа, алюминия, других металлов… На поверхности лунного грунта железо находится практически в 0-валентном состоянии. Практически чистый металл. Поэтому и отражательная способность абсолютно другая. Это первое. Во-вторых, мы считали, что под воздействием «солнечного ветра» на самой поверхности Луны вещество аморфизуется. И только сейчас мы стали понимать, что на самом деле здесь крупные кристаллы переходят в наноформу, в наночастицы, благодаря чему и замедляется окисление.   

Мы открыли многие лунные минералы, которых нет на Земле, показали, что развитие этих двух планет шло разными путями. Сильно отличается их магматизм, о чем мы выпустили монографию «Магматизм Земли и Луны: сходство и отличия».

— Американцы, безусловно, также изучали свои лунные «трофеи». Имеем ли мы здесь какие-то приоритеты?

— Крупнейший американский специалист в этой области Джерри Вассербург пригласил нас выступить в Калифорнийском технологическом институте. Я прочел там лекцию о том, о чем только что вам рассказывал. И когда я закончил, Вассербург мне сказал: «Да, все это, конечно, очень интересно, но этого не может быть». Оказывается, когда американцы первыми доставили на Землю лунный грунт, они разослали образцы в 50 лучших лабораторий мира. И ни одна из них ничего подобного не обнаружила. «Проверяйте, — говорю, — смотрите еще…». Ровно через неделю получаю от него телеграмму: «Олег, я тебя поздравляю. Мы повторили твои опыты — ты оказался прав». Они официально признали здесь наше первенство. (В Советском Союзе в 1979 было зарегестрировано открытие, одним из 13 авторов которого является мой собеседник: открыто «свойство неокисляемости ультрадисперсных  форм простых веществ, находящихся на поверхности космических тел» — Е.И.) Американцы выпустили справочник минералов Луны, но его следовало бы существенно дополнить, мы как раз над этим сейчас работаем.              

— Это можно назвать совместным проектом, или вы готовите оригинальное издание?

— Да, мы делаем свой справочник: из всех минералов мы решили взять только рудные. Сошлемся  на американцев в описании упомянутых ими рудных минералов, а еще десятка полтора, открытых уже нами, опишем подробнее, представим их фотографии. 10 лет лунный грунт активно не изучался, но в прошлом году мы вернулись к этим исследованиям, так как появились новые приборы, позволившие сразу же сделать новые открытия. Вот, например, одна из загадок: самые древние породы на Земле обогащены металлами группы платины. На Луне же не найден ни один из платиноидов…

— Способствуют ли открытия в селенологии исследованиям Земли?

— Конечно. В частности, все еще нет однозначного ответа на вопрос, как произошла Луна, слишком мало мы имеем материала. Недаром сейчас собираются снова исследовать Луну, создать там постоянную космическую станцию. От экспедиций к другим планетам, несмотря на их дороговизну, мы все равно никуда не денемся, ведь мысль человеческая не замыкается только Землей.

— Чем примечательны ваши исследования «спящих» вулканов?               

— На Земле таких вулканов более ста, но «ожили» из них, наверное, не более пяти. 3 из них находятся в России: первым проснулся вулкан Безымянный на Камчатке в 1955 году, года 4 тому назад — вулкан в кольдере Академии наук. Американцы очень озаботились тем, что у них есть целая серия таких «спящих» вулканов в Каскадных горах, а это — оживленная курортная зона. И они создали соответствующую программу исследований, заключили и с нами соглашение — приезжали на Кавказ, смотрели Казбек и Эльбрус. У нас там установлены приборы — мы занимаемся мониторингом жизни этих вулканов.               

— Помогает ли такой мониторинг оперативно предсказывать катастрофы?               

— Прогноз на длительное время невозможен. Хотя вулканизм в этом отношении — более «благодарная» область, чем землетрясения, об извержении можно предупредить за месяц и даже раньше. (Мы подходим к висящей на стене кабинета большой карте мира, изданной, по-видимому, в США, на которой обозначены зоны сейсмической активности, а также действующие и потухшие вулканы, соединяющиеся в цепи, соответствующие тектоническим разломам земной коры). На Кавказе таких спящих вулканов оказалось довольно много. Таковы Эльбрус, Казбек, в Армении — Арагац (расположенный, между прочим, рядом с действующей атомной электростанцией), Арарат, вулканы у озера Ван…        

Вулканы опасны, но они же приносят человеку и большую пользу. Благодаря выбрасываемому ими веществу за миллиарды лет площадь континентов, почва и горные породы с которых постоянно смываются в океаны, не уменьшилась, а даже немного увеличилась. Вулканы способствуют образованию самых плодоносных почв, почему человек и продолжает, вопреки опасности, селиться на их склонах…

— Олег Алексеевич, Демидовская премия неоднократно вручалась геологам. Более-менее регулярно они получают и государственные, правительственные премии. Показатель ли это того, что растет престиж, улучшается положение дел в отечественной геологической науке?

— Увы, наши политики не думают о том, что вся сегодняшняя материальная культура, все удобства — продукт развития науки. Но вкладывая средства в  науку, нельзя ждать моментальной отдачи. Нобелевские премии, например, присуждаются спустя 10–12 лет после отмечаемого ими открытия. Наука дает фундаментальные знания, которые постепенно переходят в прикладные и затем осуществляются, овеществляются в производстве — это же нужно понимать…

Большинство предприятий по добыче полезных ископаемых сейчас находится в частных руках. В советское время был закон: если ты взял тонну, допустим, никеля, ты должен провести разведку вокруг, или еще где-то, и прирастить эти запасы в полтора раза. Поэтому запасы полезных ископаемых не то что не уменьшались — они все время росли. А сейчас этого нет. Нет даже геологического министерства, есть Министерство природных ресурсов, во главе которого стоит не геолог. У нас сейчас разрабатываются самые богатые месторождения, а прироста запасов нет. Разведка в абсолютном упадке. Но есть и «свет в конце туннеля». Оказалось, что многие месторождения, которые мы прежде просто пропускали — у нас не было соответствующих приборов, — представляют собой вещества в виде наночастиц, это миллиардные доли метра. И этих месторождений довольно много. В океане это — конденсат полезных ископаемых, растворенных в воде. Сейчас открыты такие месторождения черных сланцев, золота. Оказалось, что золото имеет самую мощную поверхностную энергию для самоорганизации, укрупнения этих мельчайших частиц, в результате чего и образуются самородки.

— Но выгодно ли в современных условиях, обнаружив такое месторождение, разворачивать его эксплуатацию?

— Выгодно. Еще в советское время было открыто такое месторождение Мурунтау в Узбекистане. Сейчас там обосновались американцы — разрабатывают не только золото, но и платину. У нас, мы надеемся, скоро начнется эксплуатация аналогичного месторождения «Сухой Лог». Запасов таких месторождений хватит, наверное, лет еще на 70–80.               

Наночастицы обладают и другими удивительными свойствами. Они, например, на порядок тверже, чем любые кристаллические образования. В прошлом году состоялась специальная сессия в Академии наук, я сделал на ней доклад «Наночастицы в природе». Ученые на сессии пришли к выводу, что нанотехнологии, наночастицы — это наука XXI века. Обсуждается роль наночастиц в образовании Земли (возможно — из космической пыли), наночастицы в воздухе, в виде месторождений… Одна из насущных проблем сейчас — захоронение радиоактивных отходов, которое можно осуществлять, заключая эти вещества в виде наночастиц в стекло или керамику. Этим наш институт также занимается. На атомных электростанциях перерабатывается максимум 5 % радиоактивного топлива, 95 % пока что не используется. И если мы его захороним таким образом, — а такие матрицы совершенно безопасны, — то через 50–70 лет, имея соответствующие технологии, сможем этой «рудой» снова воспользоваться.

— Есть ли у вас какие-то профессиональные связи, совместные проекты с учеными УрО РАН?

— Да, разумеется. Как заместитель председателя Высшей аттестационной комиссии я еженедельно общаюсь с академиком Г.А. Месяцем. Близкий мой друг — Виктор Алексеевич Коротеев, он регулярно присылает нам журнал Института геологии и геохимии «Литосфера». Я руковожу Петрографическим комитетом, который примерно раз в пять лет проводит Всероссийские петрографические совещания. Одно из них было в Екатеринбурге, и академик Коротеев был председателем одной из секций Петрокомитета. Также с уральцами — с «северными уральцами», если их можно так назвать — мы получили премию Правительства РФ за внедрение новых экологически безопасных технологий разведки и добычи архангельских алмазов. Мы применили буровые установки, которые прежде использовались в бурении шахт для стратегических ракет. (Кроме того, по итогам 2002 г. главная премия МАИК «Наука/Интерпериодика» в разделе «Науки о Земле» была присуждена О.А. Богатикову и его соавторам за цикл работ «Алмазоносность кимберлитов и лампроитов севера европейской части России». — Е.И.)  Алмазы Архангельска — вообще интересная штука. Раньше считалось, что генетически алмазы связаны только с кимберлитами, породами описанными впервые в Южной Африке. Но лет 15 назад в Австралии нашли новый тип алмазоносных пород — лампроиты, и сейчас уже 30 % ювелирных алмазов продает именно Австралия. Архангельские же алмазоносные трубки нельзя назвать ни кимберлитами, ни лампроитами, это уже какая-то смесь. По-видимому, все зависит от того, с какой глубины к поверхности Земли поднимается первичное магматическое вещество — помните начало нашего разговора?..

Что и говорить, беседа получилась интереснейшая. Многое остается за рамками газетного интервью, но главное, надеюсь, читатель почувствал: обаяние интеллекта моего собеседника, его человеческую открытость, увлеченность делом и тревогу за судьбу страны, богатейшие знания. А еще — опыт большой жизни: жизни, а не карьеры, творческого поиска, а не пустой суеты.

Е. Изварина