Алексей Кузин. Здесь чистые воды... |
В повседневном общении нас обычно отталкивает от человека так называемое «ячество», стремление все и вся сводить к своей персоне и своим интересам. Иное дело — в творчестве. Здесь свое уникальное видение, свой голос и свой стиль невозможны без сосредоточенности на себе. Эгоцентризм поэта — плодотворен и правомерен. Я — памятник себе. Точь-в-точь я сам, В сей день же: Не тоньше, не грубей, Не выше и не меньше…— написал
однажды Алексей Кузин. За этими строками
я лично вижу не позу, а правду: «Я — я, мое
— мое…», я делаю — дела скажут за меня, я
пишу — и я отвечу, когда слово обернется
делом. Личностное начало в его стихах —
это и определение этических приоритетов,
и выбор тем, и приверженность
определенному мелодическому строю —
свой звук, свой лад… И за всем этим —
такие узнаваемые наши с вами заботы,
надежды, потери и обретения – жизнь,
одним словом. Сиюминутный памятник себе.
Собственный ветер
Все ждали, никто не заметил. Безлюдна, безжизненна площадь… Шагаю, и собственный ветер Мотает меня и полощет.
Я вышел из крестного хода, Когорты покинул, как сеттер, Свобода! Свобода. Свобода… Но ветер, но собственный ветер.
Вы думали, вольному проще? Ты сам за погоду в ответе… Но ветер несет и полощет, И не унимается ветер. 1991 * * * К любви — с молитвою извечною: — Придешь — приди, но пощади же… Но снова слепну этой женщиной — Других не вижу.
И сколько раз со мной такое: Она — скользит холодной сталью, И я — с протянутой рукою… Меня бросали.
Ты не такая. Ты мне ближе, Так не молчи же, Веди, руки не выпуская… Тебя не вижу. 1988
Спасибо, что зимой, Когда не много света, Ты носишь, ангел мой, Дуэт полосок лета.
Две белые, как транс В калейдоскопе цвета, Сокрытые от глаз И ультрафиолета.
Зима. И тьма зимы Глядит на белы снеги. Но смотрим в лето мы: Ты — в зеркалах, я — в неге…
Всем сердцем я приник К полоскам белым тела, Как первый ученик К семиголосью мела. 1998 На реке Ивдель В реку Ивдель бросим блесну на щуку. Где поглубже веди и тяни прямо. (Если бы знал ты, сына, твои руки так похожи на руки твоей мамы). Вдруг клюнет рыба, повиснет ломом, Как магнитом, зацепим ее куканом. (Мы тебя с мамой поймали дома И с любовью пускали поплавать в ванне). Я не самый лучший рыбак на свете, И никогда не пройду полный курс науки, Где нужно ловить браконьерской сетью, Я не хочу, я всегда опускаю руки. Здесь чистая рыба, чистые воды, Здесь химии нет ни грамма. Дай руку, чувствуешь, рыба ходит? (Как отпущенная мною мама). 1990
Я, переживший пару пожаров, Два переезда и пару воров, Верю по-прежнему, что от ударов Зонтик — самый надежный кров. Если ты будешь в разладе со всеми И беззащитен, как Иероним, — Ежели сверху не каплет на темя, Думай, что свыше ты кем-то храним. Не уповай на спасение свыше, Не предавайся мольбе никакой. Сам, как умеешь, держи свою крышу Мокрой, усталой, повинной рукой. 2000 Предзимняя песня Лист последний сада Сам сорву, и все… В день предзимний радость Что мне принесет? Ждать блаженно мне ли Летних райских нег? А в конце недели Обещали снег. Все, что я не сделал, Всю печаль и грусть Пусть покроет белым, Только белым пусть. Подросла ограда, Полегли цветы. Ничего не надо, Кроме чистоты. Ничего не надо, И ветвей не мучь. Вон, смотри, отрада — Долгий желтый луч. 1995 Царская охота Долго-долго, тихо-тихо На угоры и на воды Сыплет пепельное лихо, Не по году непогода. На охоту вышел царь Да с придворную оравой. Настоящий царь, как встарь, — Вероломный и лукавый. Дни — как раненые гуси: Кровь на белом да на сером. Что за марево над Русью? — Ни идеи нет, ни веры. Сыновья родятся зря, Пирамиды — валятся…
Сами выбрали царя, На кого нам жалиться? 1996
Где ушли отроги Урал-Тау В ковыли, в арийский чернозем, Я пылил налево и направо, Размышлял себе о том, о сем. Кто я здесь? Побуду и уеду, Не найду или найду руду, Будет прок иль не оставлю следу — Все не на миру, не на виду. Здесь начало самых сонных азий, Место смерти западных идей. И живут пейзажи без фантазий: Небогато на Руси людей. Не поют ни память и ни славу, Не бредут ни хаты, ни стада, Где ушли отроги Урал-Тау В никуда. 2001
Хотел бы я пройти по склонам и долинам, Следить, как из луки в луку течет река, Смотреть из-под руки, как свет сошелся клином И от земли уперся в облака.
Пускай меня ведет хрустальная дорога, Затопит шум до раковин ушей, Пускай меня найдет заснувшим у порога Их Вавилона стража мурашей.
Хотел бы я найти — где сны, где глины мнутся, Где мысленный предел Немыслимым ведом. И после всех путей хотел бы я вернуться В родимый дом. 1998
|
27.12.04