Андрей Санников "Кругом войным-война..."
Не так
уж и давно (мы помним это!) всему началом и всему ценой была она — Великая
Победа. И мир спасённый, заново цветной, все помнил — но надеялся забыться,
все испытав — хотел бы отмести золу. …И высоко летали птицы, и голубело
облако в горсти, и обжигали брызги ледяные, и длинные лучи наискосок
ложились на полотнища льняные: пайковые пиры, седой висок и рыжий локон,
музыка из окон…
Но время, превращенное в песок,
в смешных часах наглядно убывает, и выцветает радуга в дыму, и пепел на
полях не остывает, и снова нам — вставать по одному, чтоб только сгинуть
заодно со всеми…
Поэт, не возвращайся к этой
теме! Недобрая примета — бормотать: «война, войны, войне…». А он — не
слышит, и говорит как есть, и пеплом дышит, и хлипкую расшатывает гать, а
что под ней — не видеть бы, не знать бы. Хотелось верить: заживет до
свадьбы, хотелось бы наивней и добрей смотреть на жизнь и не тревожить рану…
— Я дальше пересказывать не
стану, о чем же пишет Санников Андрей.
Е. ИЗВАРИНА
Астроном
1.
Водяные знаки на Луне —
разные на каждой стороне.
С этой стороны видна собака
(без ноги) у мусорного бака.
А на той — какое-то лицо,
у которого во рту кольцо.
2.
— Куда ты смотришь из трубы?
— На эту страшную Луну
и деревянные столбы,
которые — как в ту войну.
Урчит и свищет соловей.
Смеются женщины во сне.
Солдаты десяти кровей
стоят рядами на Луне.
Придёт затмение Луны —
солдаты станут не видны.
* * *
Разбитые дивизии дождей
отходят через город весь июль.
И животы торчат у тополей.
Дожди отходят на восток и юг.
Среди дождей и ты. Ты слеп. Ты дождь.
И в толпах тополей стоит она.
Ты слеп. Тебя ведут. И ты идёшь.
Кругом войным-война. Войным-война.
* * *
На подоконниках вода,
вокруг ночные города.
Шахтеры воют из земли,
как корабли.
Их жены смотрят из окна
(у каждого своя жена).
Навзрыд, навыкате, навзрыд
стеклянная звезда горит
из-под сукна.
* * *
Как хорошо, когда в пустых лесах
летает улыбающийся страх,
и под руку, как Блок и Гумилёв,
гуляют мертвецы среди стволов,
цитируют себя и, например,
про стихотворный говорят размер.
Во вторник страх мне вот что рассказал:
что книга есть не поезд, а вокзал,
где голос объявляет в микрофон,
какой состав и на какой перрон.
Как все куда-то кинутся бежать!
Начнут в дверях толкаться и визжать!
А выбегут — стоят в пустом лесу,
держа детей и вещи на весу.
* * *
Вы знаете, пожалуй, я не лгу.
Пожалуй, это только опечатки.
Я разгибаю ночь, как кочергу,
и утром на ладонях — отпечатки.
* * *
И медный сыр с отверстиями в сыре
я выкопал из сельдяной земли.
А что до рек — то их у нас четыре.
А что до городов — у нас их три.
Здесь все деревья повторяют жесты
и, если входишь утром в ровный лес, —
густые птицы, подымаясь кверху,
касаются дыханием небес.
Запотевает небо. Выйди в поле —
валун, как мертвый, на меже глядит.
О, Господи! За что мне этот голос,
за что мне ветер веки холодит?..
* * *
Ладони медленного ветра
ложатся на плечи мои.
Он говорит мне об ответах,
он говорит о том, что мы
увидим длительное время
сквозь травянистые поля,
сквозь остывающие реки,
он говорит мне, что земля
зерниста и полупрозрачна,
а воздух порист, бел, как мел.
Латунные простые злаки
стоят в сиреневой золе.
Он говорил со мной и плакал.
Он говорил, а я незряче
и молча на него глядел.
Из стихотворений Н. Векшина (1922–1932 гг.)
Такие приступы тоски, такие...
До перехода две версты. Россия.
я вышел — только неживой
с одной но слева — ножевой
как небо это высоко
как это небо далеко
как (неразб.) судьба
хохочет с каждого столба
просись просись в мертвецкий рай
...проснись проснись не умирай
* * *
В железных дурдомах,
где иней и солома,
где кожа, будто клей,
где снег сухой во рту —
меня спасло одно:
предощущенье дома,
похожего на тот,
в котором я умру.
Когда моей рукой
мне кто-то резал вены,
когда вокруг, визжа,
откатывалась кровь,
когда напополам
распахивались двери —
я не нашел свой дом
среди чужих домов.
В проломленных церквах,
в продавленных общагах,
в прокисших деревнях,
почти сходя с ума,
обнашиваясь и
слабея и нищая, —
я не нашел свой дом,
впадая в дурдома.
Я помню этот дом
(а я его не видел,
он одинок, вокруг —
слюда или вода),
в который я войду
и никогда не выйду,
в котором я смогу
остаться навсегда.