|
 Многие
люди, вещи и дела — газеты, например — привычно живут злобою дня сего. И
мыслят в ее же категориях, увы. Но если есть злоба, то подразумевается и
злословие дня: перерождение и принуждение языка, его искаженное,
недовоплощенное существование в повседневном идиотизме, в недо-мыслях и
недо-словах.
А вот Лариса Сонина пишет «закрывая глаза
на злословье», вглядываясь в иные времена и пространства — более достойные
милосердия человека и вдохновения поэта. Это — жизнь, где совместимы и
одинаково страстны «вольность, лесть, игра, покой», это закон искренности,
по которому живет поэзия, и чувство судьбы, запрещающее нам
приблизительность в словах и действиях. «Заветный мотив», одушевляющий
загаданное на словах и записанное на бумаге. Так просто: верность себе в
ежедневном противостоянии злобе дня и бессердечию века.
Е. ИЗВАРИНА
* * *
Белы снеги, алые помады —
Счастье зимнее куда как хорошо,
Здесь всегда гостям и пиву рады,
Ну а также тем, кто не пришел.
Назовется это простодушьем
Да заестся масляным блином.
Райским ненавязчивым радушьем
Светится рябина под окном.
Буду как полярник Чилингаров,
Зубы сжав, на белый снег смотреть.
Отходя от медного угара
Слез соленых — стану тихо петь.
Поиграй со мною, сердце, в прятки —
Простучав, как маятник, замри…
Разобью хрустальную лошадку,
Ну а ты осколки собери.
— Я тебе игрушек не дарила,
А тем более — хрустальных лошадей.
Ничего тебе не говорила —
Лучше слушай всех других людей.
* * *
Если капор, то можно без шарфа,
Если завтра, то вряд ли когда…
День теряется в сумерках марта,
И небесная стынет вода.
День сырой, да и дождь слишком ранний —
Это, видимо, сводит с ума.
И высокое небо окраин,
Темно-желтые эти дома —
Надо их позабыть постараться
И, сжимая карманную медь:
— Невозможно совсем проиграться,
Невозможно совсем подурнеть.
Закрывая глаза на злословье
И не веря, почти позабыв,
То с прохладцей, а то и с любовью,
Напеваешь заветный мотив.
Да и с чем бы то ни было… Вкратце:
Так поют, чтобы не умереть.
— Невозможно так просто расстаться,
Невозможно навылет сгореть.
* * *
Эта ночь бессонной будет,
Это счастье было глупым,
Это детство было ранним —
Во младенчество ушло.
Это утро было светлым,
Это небо было звонким,
Словно флейта крысолова
Или синее стекло.
Или синие стекляшки…
Поэтическая прелесть,
И безделка, и бездумка,
Вольность, лесть, игра, покой…
— Ожила твоя безделка,
Перебивши редкой рифмой
Грохот косточек вишневых
В подоконник жестяной.
… Это сердце было лишним.
* * *
Если ты таешь в лазури,
То оглянись и вспомни:
Белый цветок вишневый,
Белый вишневый цвет.
Над половицей стертой,
Над черепицей красной
Медленно пролетаешь
(Так — не живешь, а летаешь),
Во днях, словно в небе, таешь
И облаком говоришь.
Могло бы быть — над оливой,
Над медом и над оливой.
Могло — над старой лазурью
Старой картины Р.
Но ты с землей расстаешься,
Там где репейник и вишни…
Кротче, чем кроличье сердце,
Белей вишневого цвета,
Пронзительнее лазури
Покинутого окна.
* * *
Памяти В.П. Астафьева
Когда весна на кромке погорелой,
на краешке зимы неосторожной
рифмует ярко-желтую пыльцу
грядущего бестрепетного лета
с причудливым и нежным львиным зевом,
страшней всего в охотничьей избе,
куда не донесет мансийский говор
ни шороха степного разнотравья,
ни жалобы пропавшего божка,
ни трепета горящих одеяний…
* * *
Пусть это все — Биармия, Отер, —
Медвежий след, снега — снега в апреле…
Заметь: угрозой черно-синих сфер
Полярная зажглась… Мы с колыбели
Любили странный сумеречный свет,
Дневные сны, чужое ведовство…
Не находил монет
Ты в стабюре под рождество
Тяжелых, неизвестных, угловатых?..
Не грезились тебе среди норманнских лиц
всех спутников черты?.. А облик здешних птиц?
А песнь о князь-дружине и о злате?..
Сопровождают нас… Родных достигнем шхер
Наверно, воздухом… Зерном иль повиликой…
Ты плачешь в путешествии, Отер?
Не выбраться нам из Перми Великой.
КИТАЙСКИЕ МОТИВЫ
I
Надзор за садами лекарственных трав…
Когда-то прошла ты здесь, помню.
Крестьянки, одежды свои подобрав,
Спускаются в каменоломни.
Пусть редкой травы набирают они…
Но, веришь ли, как тяжело мне
Весь век ожидать, не несут ли огни —
Когда-то прошла ты здесь, помню.
В молельню прошла, иль в прибежище грез —
Исчезла, как дивная сказка,
И мокрою стала от сдержанных слез
Моя головная повязка.
Край юбки парчовой в росе намочил —
Поверь, я росы не заметил!
Блуждая по редкостным травам без сил,
И слушал меня только ветер.
Я к северным варварам вздумал отбыть,
Иль к югу, к излучинам Ганга…
Ведь ты и не знаешь, как может любить
Чиновник четвертого ранга.
II
Если пишешь принцессе письмо,
Постарайся молчать о страданье;
Опиши свой лимонный бонсай,
Да про службу добавь пару строк.
Если пишешь принцессе письмо,
Умолчи о завядшем бонсае,
Это может ее огорчить,
Что никак не возвысит тебя.
Если пишешь принцессе письмо,
А лимонное деревце — вянет,
Постарайся его оживить,
Переписку оставь на потом.
|