Академик О.Н. КРОХИН:
"Одаренность - это инвариант"

Для лауреата Ленинской и Государственной премий, главы общепризнанной научной школы в области квантовой радиофизики и физики плазмы академика О.Н. Крохина Демидовская премия — первая и единственная академическая награда. Получить ее, по его словам, было особенно ценно, ведь в списке демидовских лауреатов столько громких имен: Д.И. Менделеев, Б.С. Якоби, И.Ф. Крузенштерн, наконец, наши современники Ж.И. Алферов и недавно ушедший А.М. Прохоров.
Впрочем, в блестящей творческой компании Олег Крохин оказался с самого начала научной карьеры: на Урале, где работал с корифеями ядерной физики, и, конечно, в Физическом институте им. П.Н. Лебедева РАН, куда пришел в 1959 году по приглашению будущего Нобелевского лауреата Николая Геннадиевича Басова. Здесь он сразу же включился в исключительно актуальные исследования — распространение принципов работы мазеров на оптический диапазон, что вскоре и привело к созданию лазеров. Так Крохин стал непосредственным участником «лазерной революции». События в физике тех лет развивались стремительно. По словам Олега Николаевича, в то время, когда Басов поставил перед их группой задачу создания лазеров на полупроводниках, он не вполне представлял себе, что такое полупроводник и каковы его свойства. Однако меньше чем через два года О.Н. Крохин совместно с Н.Г. Басовым и Ю.М. Поповым опубликовали работу, где была предложена схема полупроводникового лазера на р-п переходе. Сейчас эти лазеры называют диодными. Они уникальны по коэффициенту полезного действия, удельной мощности и широко используются в оптической связи, оптической обработке информации, эффективной накачке мощных твердотельных лазеров.
В 1962 году Н.Г. Басов и О.Н. Крохин высказывают еще одну смелую идею об осуществимости термоядерного синтеза при нагреве мишени излучением лазера. Так было положено начало новому мощному научно-техническому направлению – лазерному термоядерному синтезу (ЛТС). Вместе с Н.Г. Басовым О.Н. Крохин был инициатором создания первых мощных лазеров для ЛТС «Кальмар» и «Дельфин», позволивших осуществить сжатие термоядерных мишеней. В 1965 году Крохин предложил вариант фотодиссоционного лазера с накачкой излучением фронта ударной волны взрыва или мощного открытого электрического разряда.


 

Академик Крохин — автор большого цикла исследований про¬цессов взаимодействия лазерного излучения с веществом, на основе которых разработаны спе¬циальные лазерные системы, в том числе комплекс методик и аппаратура для получения изображений быстропротекающих про¬цессов. Под его руководством создаются «точечные» источники нейтронов, рентгеновского и ультрафиолетового излучения на основе быстрых пинчующихся разрядов. Сегодня О.Н. Крохин возглавляет Отделение квантовой радиофизики им. Н.Г. Басова в ФИАНе. Мы встретились с Олегом Николаевичем накануне декабрьского Общего собрания РАН, и он ответил на наши вопросы.
 

— Для того чтобы научные прорывы, подобные лазерной революции 60-х, происходили и впредь, необходим постоянный приток молодежи. С 1994 по 2004 год, в самое тяжелое для отечественной науки десятилетие, вы были директором ФИАНа. Как вы решали проблему научной смены тогда и как видите ее сейчас?
 

— Каждая нация рождает великих физиков, поэтов, режиссеров. Определенное разнообразие одаренных индивидуумов — это инвариант, так было во все времена. И сегодня талантливые люди идут в науку, несмотря на малые возможности обеспечить себе достойную жизнь. На мой взгляд, нынешние молодые ученые оказываются даже в более тяжелом положении, чем те, кто начинал в первые годы перестройки и последовавшего кризиса. В эпоху распада СССР молодым могли помочь родители, имевшие кое-какие накопления с советских времен. Нынешняя молодежь уже не защищена никакими предыдущими запасами и может рассчитывать только на себя. У нас в ФИАНе ведутся по преимуществу фундаментальные исследования, поэтому и зарплаты небольшие. Мы стараемся создать для научной молодежи максимально льготные условия, однако возможности очень ограничены, есть ведь и этический момент: не может молодой сотрудник получать больше доктора наук. Средний возраст ученых в нашем институте — 50 лет. Это хороший показатель, и чтобы он сохранился, надо ежегодно пополнять коллектив двадцатью молодыми специалистами. Сейчас к нам приходят человек 10–12. Я не пессимист, но смотрю в будущее с тревогой. Если в ближайшее время в стране не удастся решить ключевые социально-экономические вопросы, реализовать программы доступного жилья, между старшим и младшим поколениями в науке может возникнуть катастрофический разрыв. Оптимизм же внушает, например, то, что есть молодые люди, готовые самостоятельно решить свои финансовые проблемы: поехать за рубеж, заработать денег и вернуться домой, в свои институты.
 

— Послевоенное время, когда вы пришли в науку, тоже легким не назовешь. Были ли ученые в вашей семье?
 

— Отец мой после окончания Института тонких химических технологий им. М.В. Ломоносова работал главным инженером московского завода по синтезу сложных эфиров. А происходил он из крестьян, из-под Серпухова. Первым интеллигентом в семье стала старшая сестра отца, она окончила училище, готовившее учителей для церковно-приходских школ. По ее совету он и пошел в институт, где познакомился с моей матерью, впоследствии всю жизнь проработавшей в лакокрасочной промышленности. Когда началась война, я перешел во второй класс. Но учиться в тот год мне пришлось мало. Осенью 1941-го нас с матерью эвакуировали, и вернулись в Москву мы только в декабре. На пути домой ненадолго задержались во Владимире: мать не могла получить пропуск для возвращения в столицу. И вот у кабинета, где она стояла в долгой очереди, произошла удивительная встреча: там по своим военным делам появился отец — зам. командующего Западным фронтом по химзащите. Благодаря его вмешательству мы быстро получили нужный документ и с его эшелоном вернулись домой. Несмотря на «перебои» в учебе я не пропустил ни одного класса и окончил школу с золотой медалью, что позволило без особых проблем поступить на физический факультет МГУ.
 

— С ранней молодости вам довелось работать со знаменитыми учеными, и не только в ФИАНе, но и на Урале, куда вас направили по окончании МГУ. Расскажите, пожалуйста, о них.
 

— На предприятии Касли- 33/6, в недавно созданном ядерном центре страны, который сейчас носит название Всероссийского научно-исследовательского института технической физики (г. Снежинск), работали такие известные ученые, как член-корреспондент АН К.И. Щелкин, будущие академики Е.И. Забабахин и Л.П. Феоктистов, несколько моложе их Е.Н. Аврорин и, конечно, многие другие хорошие физики. Л.П. Феоктистов был моим непосредственным научным руководителем. И хотя Лев Петрович всего лишь тремя годами старше меня, я считаю его своим первым учителем в науке. Ведь выпускник даже такого основательного вуза, как МГУ, еще не является самостоятельным научным работником. Именно Феоктистов ввел меня в большую науку, постоянно ставил задачи, требующие освоения новых знаний. Благодаря этому в ФИАН я пришел уже сформировавшимся, готовым исследователем. Сегодня наш институт связывают с РФЯЦ-ВНИИТФ совместные проекты и дружеские связи. В последние годы я в Снежинске часто бываю, в том числе на научных чтениях имени академика Е.И. Забабахина.
 

В ФИАНе я снова попал в коллектив блестящих физиков. Второй мой учитель, Николай Геннадьевич Басов, обладал потрясающей интуицией. Благодаря этому, вероятно, ему в свое время пришла мысль, что полупроводник — допустим, кусок кремния, похожий на антрацит, может излучать свет. Ведь об оптических свойствах полупроводников тогда почти ничего не было известно. Но интуиция может что-то подсказать ученому только в том случае, если его мозг постоянно находится в рабочем состоянии. Мозг Басова, казалось, никогда не отдыхал. О таких говорят: генератор идей. Причем реализовать можно было примерно 10% высказанных им научных гипотез — это огромный выход. К примеру, сто работ по физике, получивших в течение двадцатого века нобелевские премии, — это как раз те блестящие идеи, которые удалось реализовать.
 

— В 60-е годы советская лазерная физика была передним краем. Каковы позиции России в этой области сегодня?
 

— Мировой рынок лазерных технологий — это 4 миллиарда долларов в год. Доля России — всего около 200 миллионов. Однако есть сферы, где мы сохраняем передовые позиции. Благодаря лазерам «Кальмар» и «Дельфин», позволившим осуществить сжатие термоядерных мишеней, до 80-х годов ФИАН занимал лидирующее положение в области лазерного термоядерного синтеза. И сегодня наша программа работ в области ЛТС, которая переместилась во ВНИИЭФ (г. Саров), не так уж существенно уступает мировому уровню.
 

— Вы одним из первых применили лазер в медицине. Какова судьба разработанного вами совместно с членом-корреспондентом АМН Ю.М. Панцыревым метода остановки массивных желудочных кровотечений?
 

— Это действительно мировой приоритет. В 31-й московской больнице на кафедре гастроэнтерологии 2-го мединститута, ныне университета, в 1976 году впервые было осуществлено лазерное прижигание язвы желудка с помощью эндоскопической техники. Этому предшествовали многолетние эксперименты с кроликами и собаками. Приходилось решать массу как фундаментальных, так и технических проблем. Например, поначалу не выдерживала электросеть больницы. Или надо было сделать так, чтобы хирург мог видеть участок, где проводилось прижигание. Для этого внутрь эндоскопа, куда были встроены световоды, помещался специальный затвор. Работа шла в импульсном режиме, по принципу пулемета: лазер прижигает — поле зрения закрыто затвором, затвор открывается — хирург видит результат. Сегодня наш метод широко применяется, создан Институт лазерной хирургии, эндоскопическая техника становится все более совершенной, правда, в основном она выпускается за рубежом.
 

— А совсем недавно вы выдвинули еще одну перспективную практическую идею — как укротить торнадо…
 

— Мысль о том, что ураганы и торнадо можно «усмирить» при помощи ядерного взрыва, пришла мне, когда я наблюдал по телевидению катастрофические последствия урагана Катрин, обрушившегося в ноябре минувшего года на Луизиану. Ураганы и смерчи зарождаются над океаном из-за перепадов давления и температур. Перемещаясь, они постоянно подпитываются энергией, и их разрушительная сила растет. Однако движение это упорядоченное, подобное вращению воды, вытекающей из ванны, и если его нарушить, оно прекратится. Взорвать, а значит, остановить торнадо способна атомная бомба, причем не слишком большой мощности. Конечно, эта идея требует детальной проработки, решения многих вопросов, прежде всего безопасности. Но она вполне осуществима, и затраты на ее реализацию будут гораздо меньшими, чем средства, необходимые для устранения последствий природных катаклизмов.
 

Елена ПОНИЗОВКИНА