Академик Г.В. Сакович:
"Научные разработки не должны храниться в виде отчётов"

Замечательного химика, выдающегося организатора науки и производства академика Геннадия Викторовича Саковича большими регалиями не удивишь — он имеет практически все высшие государственные награды Советского Союза и новой России: медаль Героя Социалистического Труда, два ордена Ленина, Ленинскую премию, государственные премии СССР и Российской Федерации, список можно продолжить. Другое дело, что большинство этих наград он получил за секретные разработки для оборонного комплекса, содержание которых знали лишь избранные. Поэтому Демидовскую премию Геннадий Викторович ценит особо. Прежде всего за то, что ее открытый, общенациональный статус дает дополнительную возможность напомнить общественности о далеком от столиц наукограде Бийске — месте, где во многом благодаря усилиям Г.В. Саковича модернизация стартовала гораздо раньше, чем была провозглашена политическим курсом, а внедрение инноваций в практику стало нормой задолго до возникновения проекта «Сколково». Впрочем, творческая и человеческая биография Геннадия Викторовича начиналась в других регионах нашей необъятной родины, с чего и начался наш разговор.

 

    — Уважаемый Геннадий Викторович, как вышло, что родились вы в Чите, в школе учились в Уссурийске, а высшее образование получили в Томске?

    — Мой отец служил в пограничных войсках, поэтому переезд с заставы на заставу был для семьи нормой. Я действительно родился в 1931 году в Чите, хотя психологически считаю своей родиной дальневосточное Приморье, где прошло мое детство. Школу окончил в Уссурийске в 1948 году. Долго выбирал, где продолжить образование, меня тянуло и к химии, и к физике, и к математике, но встретились люди, которые убедили, что химия — квинтэссенция всех наук, с ее помощью будет подниматься послевоенная страна, за ней перспектива — это самое главное для народного хозяйства. Надо понимать, что тогда, в отличие от современных молодых людей, со школьной скамьи думающих о личной карьере, ничего выше общественных интересов для большинства из нас не существовало. И вот из далекого Уссурийска с большим фанерным чемоданом, куда мне сложили все необходимое на год вперед, я отправился в Томск поступать на химический факультет университета. Экзамены сдал успешно, учился хорошо, окончил университет с красным дипломом в 1953. Получил место в аспирантуре — по тем временам большая редкость и честь. В 1956 защитил кандидатскую диссертацию и два года преподавал в ТГУ.

    — А как появился на карте вашей биографии Алтайский край, город Бийск?

    — В Бийск я попал в 1959, после года работы в Томском высшем командном военном училище. В тот период, как известно, шло «хрущевское» сокращение Вооруженных Сил, и в армейских учебных заведениях, наряду с военным, стали давать элементы гражданского образования. Будущим офицерам — курсантам училища, куда я был направлен по рекомендации обкома КПСС, давали дополнительную специальность школьных преподавателей, и я вел у них занятия по химии. Но эта работа меня не устраивала. Наукой я начал заниматься еще студентом, у меня уже были публикации в серьезных изданиях — в «Журнале физической химии», других. И я все время думал: «Неужели всю жизнь из года в год с небольшими изменениями придется рассказывать одно и то же?» Хотелось заниматься творчеством, решать новые задачи. Как раз тогда в Бийске создавался закрытый научно-исследовательский институт — будущий научно-производственный центр «Алтай», призванный участвовать в устранении нашего отставания в развитии ракетной техники. Меня пригласили для собеседования, сообщили, что ознакомились с опубликованными статьями и они понравились, после чего сделали предложение, которое совпало с моим настроением. Так я переехал в Бийск, в Алтайский край, где предстояло делать новую уникальную технику, которой прежде никогда не существовало.
 

— Ваш вклад в эту технику, ставшую лучшей в мире, — создание основ получения так называемых смесевых ракетных топлив и технологий их переработки. Можно ли популярно, для широкого читателя объяснить, что это такое и чем такие топлива отличаются от использовавшихся прежде?
 

— Давайте попробуем. Вообще ракетная техника начала создаваться еще при царе, ее применяли уже в первую мировую войну. В Великую Отечественную появились «Катюши», первые реактивные снаряды на самолетах. Но это все носило, так сказать, мелкомасштабный характер. Чтобы «поднять» по-настоящему крупную ракету, нужно было очень сильно увеличить энергетический потенциал того «пороха», который дал бы ей нужное ускорение. Обычный баллистический порох, состоящий из одного взрывчатого соединения, здесь не подходит. Если с его помощью попробовать запустить сто- или двухсоттонную конструкцию, она будет пыхтеть, крутиться, пускать искры, но не взлетит — не хватит сил. Поэтому возникла уникальная научно-техническая находка: так называемые смесевые пороха. Смесевые — поскольку они состоят из смеси окислителя в виде порошка и собственно горючего. Выглядит это как своеобразное тесто, чем-то похожее на жидкий бетон. Преимущества такого «теста» в том, что, во-первых, из него можно сформировать заряды большого габарита, а во-вторых, оно дает очень высокую энергетику, благодаря которой можно поднять в воздух тяжелую ракету. И сегодня повышение баллистической эффективности ракетных топлив является важнейшей задачей исследовательских центров.
 

— В вашем изложении идея выглядит понятной и простой, как и все гениальное…
 

— Да, но для того чтобы сделать эту простоту реальностью, необходимо было решить огромное количество сложнейших научно-технических проблем в области тонкой синтетической химии, разработки новых разделов физической химии, химической физики, расширить представления о напряженно-деформационных состояниях гетерогенных структур, серьезно углубить понимание внутрибаллистических процессов и т.п. Кроме того, надо было разработать новые методологические количественные представления о расчете сроков хранения твердотопливных зарядов в составе ракетных двигателей. Это очень серьезные задачи на стыке многих наук, и то, что нам удавалось их успешно решать, отражало уровень развития академической и отраслевой науки в Советском Союзе. Не каждая страна может себе такое позволить даже сегодня.
 

— Вероятно, уровень этот давал возможность развивать не только оборонную супертехнику. Ведь смесевые топлива для межконтинентальных ракет — лишь часть огромного класса энергонасыщенных, или высокоэнергетических материалов, у истоков которых вы стояли и которыми занимаетесь по сей день…
 

— В самом деле, мы продолжаем синтезировать новые вещества с повышенной энергоемкостью. Область их применения очень обширна. Кроме разных видов ракет — многоступенчатых, тактических, это и разного рода «исполнительные» механизмы, построенные в том числе на миниатюрных топливных зарядах. Еще в середине 80-х годов прошлого века в Бийске с использованием высокоэнергетических материалов, на основе состоявшегося открытия было создано производство искусственных алмазов. В самых общих чертах открытие состоит в том, что в определенных условиях при взрыве в закрытом пространстве, где нет избытка кислорода, образуются микроскопические алмазные кристаллики. Это был прообраз рождения наноалмаза, как теперь принято говорить, а тогда мы называли это «ультрадисперсное состояние вещества». Помню, надо мной посмеивались: «Зачем тебе эта пыль, где можно ее использовать?» Но, оказалось, алмазная пыль — настоящая панацея от многих неприятностей. При добавлении ее в моторные масла, различные покрытия в несколько раз снижается коэффициент трения механизмов, повышается износостойкость металлов и так далее, и тому подобное. Аналогичным способом, меняя рецептурный состав смесевых взрывчатых веществ, можно получать оксиды, нитриды, карбиды — и все это в наносостоянии, которое сегодня выдается чуть ли не за самое современное достижение. Другое очень эффективное направление использования высокоэнергетических материалов, особенно в горной промышленности, — применение взрывчатых веществ, которые не детонируют. Детонация, как известно, реализуется в виде очень сильной разрушительной ударной волны. Если при взрыве ее нет — нет и ненужных разрушений. Допустим, вам необходимо отвалить блок гранита от горного массива. Вы закладываете в нужное место такое вещество, взрываете, и благодаря очень большому количеству выделяющегося газа блок гранита отходит безо всяких трещин и сколов. Таких примеров мирного использования высокоэнергетических материалов множество.
 

— Геннадий Викторович, с 1959 по 1997 год вы работали в секретном центре «Алтай», почти пятнадцать лет его возглавляли. То есть большая часть вашей профессиональной жизни прошла на закрытом предприятии, в оборонном комплексе СССР. Феномен этот будет обсуждаться еще долго. С одной стороны, теперь его обвиняют в затратности, в том, что он вытягивал все средства государства, с другой — ничего более эффективного в научно-технической сфере в стране, да и, пожалуй, в мире не было. В чем причина?
 

— Закрытость не означала изолированность, оторванность от коллег. Все специалисты друг друга знали, обменивались опытом, мы публиковались в специальных журналах. Мало того: в отличие от нынешней ситуации, правительство находило возможность давать одно и то же задание разным ученым и организациям, чтобы иметь возможность выбрать наиболее удачное решение, то есть в отрасли существовала настоящая конкуренция. К работе привлекались лучшие из лучших. Так, все знают Сергея Павловича Королева как генерального конструктора «мирных» ракет. Гораздо менее известно, что Королев много занимался оборонкой. Именно под его руководством сделали первую твердотопливную межконтинентальную ракету. Учениками Королева были академики М.К. Янгель, который в своем днепропетровском КБ в чем-то опередил своего учителя, В.П. Макеев, занимавшийся в Миассе ракетами морского базирования. У нашего бийского «Алтая» были родственные институты в Люберцах, в Перми, мы постоянно общались с коллегами, вели дискуссии. В учреждениях военно-промышленного комплекса защищались диссертации, существовала принципиальная научная атмосфера, где рождались по-настоящему хорошие идеи и технологии — некачественная разработка через такой фильтр пройти не имела шансов. Конечно, все это происходило в режимных условиях. Даже в Бийске до 1989 года никто не знал, чем мы занимаемся: по официальной версии производилась предохранительная взрывчатка для угольной промышленности. Но эта режимность обеспечивала стране реальные конкурентные преимущества. Когда в 1989 году к нам приехал председатель Совмина СССР Николай Иванович Рыжков, на волне гласности мы ему все показали и рассказали, он был потрясен. Особенно как инженера с Уралмаша его поразили искусственные алмазы, перспективы их применения. И он подписал распоряжение: к 1992 году довести производство алмазов до 15 тонн в год, а к 1995 — до 50! Я, как руководитель, начал распоряжение выполнять, но довести до конца по известным причинам не успел. Так что, если бы не распад Советского Союза, мы бы, возможно, измеряли бы теперь алмазы не каратами, а тоннами.
 

— Наверное, это был очень выгодный коммерческий проект…
 

— Конечно. Кстати, о «затратности» и «убыточности» советского ВПК. Немногие знают сегодня, и вспоминать об этом как-то не принято, что для него существовала очень правильная, на мой взгляд, установка: продажами гражданской продукции полностью покрывать зарплату оборонного предприятия. Так что слухи о том, что оборонщики «проедали» экономику страны, порядком преувеличены.
 

— В 2001 году Вы создали в Бийске Институт проблем химико-энергетических технологий СО РАН, научным руководителем которого теперь являетесь. Институт этот с самого начала удачно сочетает фундаментальные и прикладные разработки, добивается их внедрения, то есть делает работу, за отсутствие которой Академию нередко критикуют…
 

— На самом деле за созданием института стояло мое понимание событий, происходивших в стране. Я видел, как исчезают отраслевые министерства, отвечавшие за различные сегменты народного хозяйства, а с ними — отраслевые НИИ. Отраслевая, она же внедренческая, наука, служившая мостом между академическими лабораториями и производством, в новой России практически исчезла. Но я прекрасно сознавал, что ни одно предприятие, конкретно мой родной «Алтай», которому отдано столько сил, без большой науки развиваться не может, а единственной структурой, объединяющей в этом смысле страну, остается Академия наук. Должен заметить, что в академики, как и в члены-корреспонденты, я никогда специально не пробивался — эти звания мне присвоены по решению коллег. То же, кстати, касается и статуса лауреата Демидовской премии. Короче говоря, мы посидели, поразмышляли и нашли направление, или нишу, в системе РАН не занятую. Речь идет о прямой связи химии с энергетикой. Сегодня химикам нужно поднимать энергонасыщенность материалов, а энергетикам — правильно, нерасточительно ими пользоваться. В наше время уже нет необходимости создавать новую боевую технику с огромным разрушительным потенциалом. Надо думать, как разумно энергию добывать и куда именно направлять, причем аккуратно, «точечно». Здесь нужна и хорошая фундаментальная, теоретическая база, и экспериментальные разработки. А самое важное, чтобы полученные результаты не хранились в виде отчетов, каких в стране, к сожалению, скопилось немало, а внедрялись в реальное, эффективное производство, каким обладает, например, ФНПЦ «Алтай». Работать «в стол» — не мой профиль, так я привык смолоду. Все это мы и назвали проблемами химико-энергетических технологий, которые пытаемся решать на самом современном уровне, ориентируясь на потребности завтрашнего дня. И многое у нас получается. В этом году институту исполняется десять лет. Конечно, для академического учреждения это первая молодость, но гордиться уже есть чем. Мы быстро развернулись, за прошедшее время запущен ряд серьезных тем, накапливается авторитет, и некоторые коллеги, присматриваясь к нам, стремятся подключиться к нашим проектам.
 

Интервью с лауреатами вели Андрей и Елена ПОНИЗОВКИНЫ.
Фотопортреты работы С. НОВИКОВА