С.С. Алексеев: "Право - предназначение"

Лауреат Демидовской премии 2010 года, выдающийся правовед, член-корреспондент РАН С.С. Алексеев по объективным причинам с публичной лекцией не выступал. Однако, как выяснилось позже, Сергей Сергеевич подготовил специальный «демидовский» доклад, текст которого любезно передан в редакцию нашей газеты. Как сказано во вступительном слове, речь в нем «идет о праве: его смысле и предназначении, месте и роли в жизни людей — о том предмете, вклад в развитие которого, как следует из официальных материалов, и послужил основанием столь высокой оценки моего труда». Доклад представляет собой краткое изложение основной идеи, содержащейся в монографиях и иных работах автора, изданных за последнее время. К сожалению, газетный формат не позволяет опубликовать этот труд полностью, поэтому, выражая Сергею Сергеевичу огромную благодарность за проделанную работу, с некоторыми сокращениями предлагаем вниманию читателей два ее заключительных раздела, главным образом посвященных будущему.


 

Право — обитель и гарант свободы

Практика и исторические примеры. На первый взгляд, факты юридической жизни (императивные решения судейской власти, юридические обязанности, возложение запретов, всякого рода формалистические сложности и все, что обычно соотносится с юридической материей) — явления сугубо деловые, практические. Словом, проза жизни. И все это крайне необходимо для твердых решений конфликтов, строгой определенности складывающихся отношений, их гарантированности и прямо продиктовано требованиями цивилизации.
 

А тут вдруг (на тебе!) — свобода человека, его самостоятельность, активность, к которым устремлена по своей особой логике эта же самая правовая материя!
 

И существуют... безупречные, исторически достоверные фактические подтверждения указанной особенности юридической материи. Это юридические системы Древнего Рима и Англии.
 

    Ведь это только в «золотые века» римской юриспруденции, во II — III вв. н. э., в сочинениях и сентенциях выдающихся римских правоведов-классиков нормы и принципы частного права стали связывать со свободой людей, другими высокими духовными ценностями. Утверждать, в частности, что «Legum servi esse debemus, ut liberi esse possimus» («Нужно подчиняться законам, чтобы быть свободным») или что «Jus est ars boni et aequi» («Право — это искусство добра и справедливости»). А до этого, на протяжении почти тысячелетия, да и позже, во время формулирования такого рода сентенций вся римская юриспруденция сплошь представляла собой бытовую и деловую прозу — споры по имуществу и сделкам, судебные прецеденты по различным категориям юридических дел, обычаи, законодательные сенатские установления и преторские эдикты по отдельным юридическим частностям и т. д. По сути дела, это житейская и официальная практика, юридическая конкретика и казуистика, к тому же по большей части жестко заформализованная, причем до такой степени, что формуляры и иски, содержащиеся в них юридические конструкции заслоняли реальную правовую жизнь и деловую практику (по одной из древнеримских сентенций, «Quod non est in actis, non est in mundo» — «Чего нет в документах, того нет на свете»). И надо же, именно эта многовековая сугубо прозаическая юридическая конкретика — именно она и ничего более — стала основанием для приведенных выше и иных суждений правоведов, связывающих право со свободой человека, добром и справедливостью!

    И то же самое в не менее впечатляющем виде произошло чуть не тысячелетие спустя в Англии. Процесс, начавшийся в глубоком Средневековье, завершился формированием развитой юридической системы, отвечающей потребностям современного развитого гражданского общества Великобритании. До настоящего времени действующая юридическая система этой страны представляет собой в основном сплошную юридическую прозу, юридические дела и судебные прецеденты, относящиеся к собственности, наследованию, контрактам, спорам о качестве вещей и услуг, юридической ответственности за деликты, к всевозможным юридическим конструкциям. Причем в Англии не только нет конституции в современном ее понимании, но и многих других законов, с которыми обычно связывают демократическое развитие (существующие в Великобритании законоположения подобного рода относятся в основном к проблемам публичного права, в немалой мере — средневекового прошлого, касаются пределов власти короля и не формулируют сколько-нибудь общих начал о правах личности, ценностях и принципах демократического права). Определяющие же юридические начала демократического права по большей части оказались в конечном итоге принципами и идеями, заложенными в действующих юридических реалиях, сформировавшимися и утвердившимися в судебной практике, в системе судебных прецедентов (получившей название «общего права»). Притом принципами и идеями, дающими о себе знать с такой последовательностью и юридической определенностью, что, по убеждению многих английских правоведов, эти юридические начала работают ничуть не хуже, а в чем-то конкретней и надежней, чем общие формулировки законов. Потому-то, по убеждению ряда специалистов, и нет крайней нужды в их специальном законодательном формулировании, в разработке и принятии в этих целях специального документа высшей юридической значимости — конституции, без которой, по мнению многих людей, нет действительной демократии.
 

Но приведенные исторические данные — это не только надежные, на мой взгляд, безупречно точные свидетельства того, что в самой реальной правовой материи действительно заложены высокие общечеловеческие начала свободы и справедливости (что, помимо всего иного, предопределяет исключительную специфику правовых понятий, входящих в содержание материи права). Не менее важны эти данные и для понимания того существенного обстоятельства, что именно в праве свобода людей находит свою обитель, гарантирование, получает реальный и обеспеченный характер и плюс к тому еще сообразно своей неотделимости от «собственного» содержания права, его структуры обретает такие особенности, когда она:
 

во-первых, существует в виде субъективных прав и, значит, всегда в строго определенных границах («мере»), что позволяет отсечь от свободы и активности человека их крайние, негативные проявления, в первую очередь такие, как произвол, своеволие;
 

во-вторых, выражается в четкой юридической материи, в ее структурах, юридических конструкциях, которые позволяют не только делать свободу человека реальной, но и на практике переключить свободу (произвол) людей в деловую активность, в творческое созидательное дело.
 

Некоторые выводы. Отмеченные в предшествующем изложении характеристики права при всей их немалой, порой возвышенной авторской оценке все же не более чем факт и возможность. Факт, что элементы правовой материи стягиваются к субъективным правам. Возможность того, что с этим фактом связана свобода в праве и, отсюда, оптимистическая перспектива в развитии права, его существенная роль в прогрессивном общественном развитии, в его судьбе.
 

Конечно, нельзя упускать из поля зрения и то, что отмеченные «факт» и «возможность» по своим потенциям таковы, что они могут быть использованы в негативных целях, сопряжены с явлениями социального регресса, поставлены на службу реакционным силам и целям. Ведь что ни говори, диктаторские полномочия авторитарного правителя могут быть сконструированы таким образом, что они имеют вполне законный характер и в этом отношении согласуются с центральным положением в правовой структуре субъективных прав. Точно так же (как свидетельствует опыт приватизации в России в 1992–1996 гг.) определенный круг правомочий при неразвитой юридической системе может стать звеном в процессе, приводящем к формированию посткоммунистической олигархической социальной системы.
 

Тем не менее особенности правовой материи, да и общеизвестные исторические данные свидетельствуют о том, что по самой своей природе право настроено на прогрессивное развитие — оптимистическую перспективу, отвечающую общим тенденциям развития человеческого сообщества. Что оно, право, и есть то рожденное самой историей социальное образование, которое, несмотря на все иные его характеристики (преобладающий массив обязывающе-запретительных норм, сугубо деловая, прозаическая практика), призвано по самому своему существу, своей особой логике служить людям, их достоинству, неотъемлемым правам и свободе.
Тут есть наряду с ранее приведенными и другие весьма впечатляющие свидетельства. Обстоятельный анализ наиболее юридически совершенных юридических структур, юридических конструкций показывает, что в них существует как бы «второй» план — они выражают передовые идеи, характеризующие значительные социальные ценности. И, что в высшей степени знаменательно, эти передовые идеи и социальные ценности не являются результатом намеренного, заранее рассчитанного включения чего-то «такого эдакого» в ткань правовой материи, а являются результатом спонтанного, само собой идущего развития, отражающего глубинные социальные процессы, и вместе с тем раскрывают принципиальные особенности самой материи права.
 

Вот одна из иллюстраций на этот счет. Пример, пожалуй, в чем-то, рискну сказать, поистине фантастический, когда, казалось бы, сугубо техническая конструкция, известная в юриспруденции с давних времен, касается гуманитарных ценностей, получающих признание только в самые последние годы.
 

Речь идет о конструкции владельческой защиты, также утвердившейся с античных времен в практике юриспруденции. Суть этой своеобразной (даже, казалось бы, нелогичной) конструкции в том, что фактический владелец вещи, независимо от того, есть или нет у него оснований на такое владение, и даже при серьезных сомнениях на этот счет имеет в более или менее развитой юридической системе право на защиту своего владения, в том числе и в отношении законного собственника. Какова причина такого порядка? В этом уже десятилетия разбирается юридическая наука. Быть может, это просто защита, так сказать, промежуточного порядка до окончательного решения суда? «Неизбежное зло», как полагал знаменитый немецкий юрист Р. Иеринг в отношении «владельцев неправомерных»? Какое-то иное чисто прагматическое или социальное основание?
 

Только в ХХ в. стала обнаруживаться глубокая гуманитарная суть рассматриваемой юридической конструкции (которая по-настоящему, как это ни парадоксально, может быть понята, пожалуй, только сейчас, в наши дни). Вот что сказал наш отечественный правовед И. А. Покровский по этому вопросу: «...для частных лиц фактическое господство владельца должно быть неприкосновенным; этого (внимание! – С. А.) требует растущее уважение к человеческой личности, этого требует истинно культурный строй отношений между людьми». И далее: «Поэтому, если для Иеринга защита владельцев неправомерных является лишь неизбежным злом... то нам она кажется, напротив, кульминационным пунктом основной идеи. Именно по отношению к этим владельцам принцип уважения к человеческой личности подвергается наибольшему искушению, и потому охрана даже этих владельцев является его наивысшим торжеством». А вот завершающий вывод: «Как бы то ни было, но во всяком случае ясно одно: в институте защиты владения дело идет не о собственности и вообще не о таком или ином имущественном праве, а о начале более высоком и идеальном — о насаждении уважения к человеческой личности как таковой» (Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М.: Статут, 1998. С. 228).
 

Самое же поразительное, что конструкция «владельческая защита» — это, как принято считать, всего лишь заскорузлая юридико-техническая деталь, некий формалистический изыск, элемент схоластики (надо же! предоставлять какому-то фактическому владельцу защиту даже против «законного собственника»!), да плюс к тому конструкция, сложившаяся в исторических условиях прежних эпох, когда высокие гуманитарные идеалы, «обнаруженные» только в ХХ в., даже в передовых философских разработках прошлого в лучшем случае только намечались.
 

Подобные «прорывы в будущее» касаются и юридических разработок современности.
 

Не менее примечательно то, что даже, казалось бы, весьма абстрактные юридические конструкции содержат значительное интеллектуальное богатство, а отсюда — существенные резервы (нередко не имеющие альтернативы, уникальные), позволяющие решать сложные демократические и гуманитарные проблемы современности. Так, оказывается, что конструкция «общий принцип с исключением» — и это уже во многом реализовалось в документах о правах человека — представляет собой по сути единственную правовую форму, обеспечивающую перевод на язык права основных гуманитарных ценностей и идеалов. Конструкция «исчерпывающий перечень» уже сейчас (даже без углубленной ее проработки) справедливо понимается в законотворческой деятельности как правовая форма, которая может служить преградой к произволу, самовластию чиновников и произвольным действиям иных лиц.
 

Можно уверенно предположить, что развитие юридической науки и повышение юридической культуры в практической деятельности, ее конструктивное совершенствование позволят увидеть существенный интеллектуальный капитал, заложенный во многих других юридических формах, которые раскрывают свои ценности при решении современных задач. В частности, обеспечение независимости и суверенности отдельных лиц (при помощи конструкции «абсолютные права» в различных ее модификациях) или надежное достижение необходимого социального результата минуя бюрократические процедуры (при помощи конструкции автоматического наступления предусмотренных в законе последствий) и т. д.
 

А в этой связи нет никакой загадки в том, что правовая материя, как свидетельствуют фактические данные, сопротивляется, протестует против ее использования в реакционных, иных неадекватных праву целях. И когда подобное использование правовой материи все же происходит, например, при реакционных режимах, она деформируется, не обретает качества права в строгом значении, становится одной лишь его видимостью или юридическим уродцем — правом власти.
 

Как свидетельствует жизненная практика, в обществах, в которых нарастают авторитарные элементы, официальная лексика начинает избегать даже самого слова «право» (заменяя его повсеместно термином «закон», который, как известно, может быть и формой государственного своеволия, порой произвола). Весьма примечательно, что когда в России в 2003–2005 гг. сообразно объявленному принципу укрепления вертикали власти стали все более утверждаться известные авторитарные принципы в государственном управлении, то синхронно, шаг в шаг стал исчезать из официального обихода сам термин «право».
 

И напротив, правовая материя сама идет навстречу гуманитарным ценностям: оптимально отработанные юридические конструкции с такой легкостью (с охотой) воспринимают положения, связанные со свободой людей.
 

Изложенные выше характеристики приобретают еще более основательный характер, если согласиться на основе приведенных данных с тем, что в правовой материи заложена своя заданность: цепочки правовых средств объективно выстраиваются от одного из исходных начал правовой материи — юридических дозволений — в направлении субъективных прав, свободы и активности людей.
Более того. Свобода в строго позитивном значении как раз и раскрывается через объективное право, и, стало быть, выступает в таком виде и облике (в виде и облике субъективных юридических прав), когда она именно объективным правом «дана». Именно праву «дано» переводить активность людей как разумных существ в творчество, в созидательное дело.
 

Перспектива

Борьба за право. Этот доклад по авторскому замыслу и сути рассматриваемых проблем призван поддержать настроение оптимизма и веры в право, в оптимистическое будущее людей, всего человеческого сообщества, для нас, в России — в преодоление бед и проклятий прошлого и выход с помощью продуманных реформ и потенциала права на уровень современной цивилизации, модернизации, устойчивого и нарастающего экономического и социального развития.
 

Но в завершение краткого рассказа о силе и предназначении права приходится с некоторой жесткостью расставить отдельные акценты и сказать, что право в том виде, в каком оно сообразно своим идеалам и ценностям обрисовано в докладе, не состоится (со всеми негативными в этом случае последствиями и несбывшимися надеждами), если повсеместно, всем миром не повести целенаправленную, бескомпромиссную борьбу за право в его высших гуманистических и конструктивных характеристиках.
 

И дело не только в том, что право, по словам знаменитого немецкого правоведа Р. Иеринга (на мой взгляд, юриста от Бога, одного из немногих мыслителей-правоведов, глубоко и тонко понимающих сам феномен юридической материи), не в пример растению, произрастает не само собой, не само по себе раскрывается в истории.
 

Необходимость последовательной борьбы за право в современных условиях предопределяется тем, что ему, праву, и в особенности праву, которое должно служить человеку, противостоят могущественные противоборствующие силы. Силы, скажем так, антиправовые по своей сути. То есть такие, для которых право представляет собой ненужное и даже вредное явление. А если в чем-то нужное и полезное, то не в развитом виде, не в предназначении служить человеку в сообществе разумных существ, но всего лишь в своих усеченных, ограниченных качествах. Главным образом в виде права власти, верной и безропотной служанки могущественных экономических и политических сил, крыши для оправдания любого своеволия, некоего сугубо оформительского служебного подсобного инструментария в политической и деловой жизни, где решающую роль играют власть и собственность.
 

Борьба за право, это трудное во всех своих проявлениях дело содержит ряд составляющих, которые охватывают и уровень развития институтов гражданского общества, и состояние культуры и гражданственности в стране, и характер утвердившейся политической власти, и темпы экономического развития, и особенности всего общественного сознания, и многие другие факторы, касающиеся в сущности всех сторон развития общества.
 

Но при всей важности только что отмеченных и других факторов хотелось бы выделить ключевое звено. Это интенсивная разработка и внедрение в жизнь общества идей права, обретение ими высокого научного и гражданственного признания. Идеи права в современном их понимании достойны того, чтобы они стали одним из центров интеллектуальной, духовной жизни общества, ничуть не уступающим науковедческому статусу передовых естественнонаучных и технических знаний.
 

Ведь общества, в которых утверждаются последовательно демократические цивилизации, — это постиндустриальные, технологически и информационно развитые общества и в не меньшей мере общества свободные, самоуправляющиеся, сутью и стержнем которых становится право. Право, которое позволяет людям утвердиться в великих демократических ценностях и, используя могущественный потенциал юридического инструментария, справиться со всеми негативами, с вырывающейся на простор вольницей, со вседозволенностью в потребительских страстях, и, таким образом, сделать свободу в высшем цивилизационном понимании исходным началом и стержнем достойной жизни людей, обратить ее в человеческую активность, творчество, свершения ума — основу восходящего развития человеческого рода.
 

Именно тут можно ожидать утверждения позиций подвижников, активных и искренних приверженцев идей права, непреклонных борцов за правовые идеалы и ценности.
 

И в этой связи требуются понимание, разработка и использование всего конструктивного потенциала права — уникального юридического инструментария, юридических механизмов.
 

Сейчас становится все более очевидным, что использование потенциала права по запросам и вызовам эпохи не сможет сколько-нибудь существенно продвинуться вперед, если по-прежнему ограничиваться одними общими положениями о праве (даже теми, которые касаются известного поворота в самом его понимании, о котором говорится в этом докладе). Необходимо основательное проникновение в глубины правовой материи. А отсюда — в богатейший арсенал юридического инструментария и правовых механизмов, которые — как все более и более выясняется в настоящее время — способны обеспечить решение коренных задач экономического, политического и социального развития.
 

Не могу не заметить в этой связи, что определяющую роль в рассматриваемых гранях борьбы за право призваны сыграть знатоки юриспруденции, овладевшие высотами и тонкостями юридических знаний, для которых утверждение ценностей и идеалов права в жизни общества стало не только самой сутью миропонимания и сферой утонченных научных знаний, но и смыслом жизни, личной судьбы.
 

И вообще, надо полагать, настало время отдать должное правовым знаниям как науке высокого прикладного и интеллектуального значения. И с этих позиций попытаться научно возвысить или хотя бы приподнять юриспруденцию в глазах тех людей (в том числе и серьезных, глубоких ученых), которые уверовали, что юриспруденция представляет собой всего лишь область довольно элементарных, сугубо эмпирических знаний, связанных главным образом с техникой законоподготовительных работ, текущими потребностями юридической практики. Или с некими идеологизированными, по большей части общеизвестными формулами и сентенциями и, увы, с политикой.
 

А воодушевили меня на все это в личностном отношении не только превратности собственной судьбы и долг перед моими учителями, но и мои недавние (по профессиональным причинам) встречи с крупными учеными из числа математиков и физиков, оказавшимися в первые годы перемен в Верховном Совете страны и напрямую принимавшими участие в законодательной деятельности тогдашнего времени. Меня, скажу честно, поразило, что все они понимают право, а главное, не ведая о прописных юридических премудростях, не в пример многим из нас, юристов-профессионалов, «с ходу» постигают тонкости юридической материи.
 

И именно с той поры меня не покидает мысль: не свидетельствует ли такое понимание права математиками и физиками о глубоком единстве всех тех наук, стержень которых образуют «математические соотношения», построения строгой архитектоники, — наук, которые позволяют сплавлять требования реальности, опыта и разума в строгие, практически значимые структуры и конструкции?
 

Что касается правоведения, то на основании данных, которым посвящен этот доклад, могу заверить, что и юридическая наука выходит на новые рубежи постижения своего предмета — права. И в области юридических наук намечаются передовые идеи, новые, перспективные научные подходы, основанные на своего рода математическом, точнее — инструментально-математическом понимании права, тех его особенностях, которые выражаются в строгих юридических структурах, конструкциях и реализуются в могущественном потенциале права.
 

Эти идеи, подходы, на мой взгляд, не только выводят правоведение на общий уровень современных знаний, но и, по-видимому, открывают путь к тому, чтобы в полной мере раскрыть действительное значение права в жизни людей, которое — не исключено — окажется решающим в судьбе человечества.
 

Предположение о развитии науки права. Можно предположить, что в связи с оптимистической перспективой формирования права в нашем обществе назрела необходимость новой эпохи в понимании права — такого развития, пожалуй, даже поворота в правопонимании, который бы в полной мере отвечал принципиально новым потребностям последовательно демократических цивилизаций.
 

Уже сейчас, думается, вырисовываются некоторые направления такого поворота в понимании и характеристиках права, которые способны преодолеть традиционные трактовки и дать ответ на требования времени.
 

О них во многом и говорилось в данном докладе. Это, в частности:
 

— характеристика права с мировоззренческих позиций, то есть его понимание как особого мирозданческого явления — самостоятельного, самобытного, уникального звена в процессах бытия и развития человечества. Причем такого звена, которое имеет свои незаменимые функции и свое предназначение, не сводимое ни к категориям государства, ни к категориям морали, и, быть может, еще и такого, которое обладает качествами природного по своим основам, корням явления;
 

— рассмотрение права как объективной реальности — сильного и действенного фактора в жизни людей, в самой материи которого заложена специфическая логика, целеустремленная к свободе человека, его неотъемлемым правам, их обеспечению;
 

— понимание права в высших его значениях как права человека, которое, несмотря на все метаморфозы, «приговорено» служить людям и, что особо существенно, способно осуществить, казалось бы, невыполнимую задачу — не только преодолеть негативные стороны величайшего дара человека — свободы, но и обратить ее в активность человека, его творчество, свершения ума;
 

— характеристика права как феномена Разума и высоких истинно человеческих начал. Причем таких начал (относимых к числу духовных, идеальных), которые, быть может, наиболее близки к самой сути человека как высшего, великого создания природы, что и предопределяет саму возможность оценки права как святыни в жизни человека.
 

17 февраля 2011 г.
г. Екатеринбург