Время Месяца |
В год 75-летия академической науки на
Урале мы отмечаем еще одну знаменательную дату –– 20-летие Уральского
отделения РАН. Веха эта не менее важна не только для ученых, но и для всего
региона. Ведь по существу именно два десятилетия назад уральское
академическое сообщество впервые обрело финансовую и юридическую
самостоятельность, кардинально расширило географию. В связи с этим событием
мы взяли интервью у академика Г.А. Месяца, основателя и первого председателя
УрО, ныне вице-президента РАН и директора Физического института им. П.Н.
Лебедева РАН.
— Далекое прошлое часто воспринимается
как более значимое, чем недавнее. Двадцать лет — вроде бы срок небольшой,
еще не история. Но в нашей стране и в российской науке с тех пор произошли
огромные перемены. Да и сам процесс организации Отделения на базе Уральского
научного центра был не менее драматическим, чем первые годы становления
академической науки на Урале. Хотелось бы услышать из первых уст любопытные
подробности тех дней, которые, возможно, еще не всем известны.
— Когда принято окончательное решение о
создании УрО?
— До этого было еще далеко. В марте 1987 года в
Свердловске прошло выездное заседание президиума Академии наук — третье в
истории (на первом в 1932 году обсуждались перспективы организации
Уральского филиала, второе состоялось во время войны, когда на Урал были
эвакуированы руководящие органы АН и многие научные учреждения). Президиум
принял принципиальное решение о создании Уральского отделения. В качестве
модели была взято Сибирское отделение и три основополагающих организационных
принципа, заложенные его основателем и первым председателем академиком
Михаилом Александровичем Лаврентьевым. Первый принцип — независимое
финансирование (отдельная строка в бюджете), второй — выборы членов Академии
на специально выделенные для Урала вакансии, третий — позиция председателя в
качестве вице-президента Академии. Это давало серьезную самостоятельность,
право прямого выхода на правительство по финансовым вопросам.
В течение весны — лета 1987 года шла
подготовительная работа. Я объездил все территории, академические институты
которых предполагалось включить в состав Отделения. Было много проблем —
так, руководители обкомов были вначале против вхождения подведомственных им
академических учреждений в Уральское отделение, приходилось убеждать.
В середине лета я почувствовал, что ситуация
осложняется. С момента принятия решения Академией прошло уже несколько
месяцев, следующим этапом должно было бы стать решение правительства, чтобы
нас «поставили на довольствие», выделили бюджет. Однако не наблюдалось
никаких признаков, что в ближайшее время такое решение будет принято.
Руководство страны начинало пересматривать концепцию модернизации советского
общества, поскольку стало ясно, что перестраиваться и одновременно
ускоряться нельзя. Это все равно что пытаться заменить у автомобиля колесо
на полном ходу. Тогдашний председатель Совета министров Николай Иванович
Рыжков вообще поставил под сомнение возможность создания Отделения — «нет
денег». Так что наша затея вполне могла кончиться ничем. Решающую роль
сыграл Егор Кузьмич Лигачев, в течение 18 лет первый секретарь Томского
обкома, а в те годы, о которых идет речь, секретарь ЦК и член политбюро.
Когда ему стало известно, что процесс затормозился, он собрал секретариат
ЦК. Время было отпускное, президент АН Марчук отсутствовал, не смогли найти
и председателя Дальневосточного научного центра (ДВО создавалось
одновременно с нашим), приехал его заместитель. На секретариате я привел
доводы, почему Уралу нужна хорошая академическая наука, показал, что дает
науке объединение академических подразделений, сообщил о принципах
организации Сибирского отделения, на основе которых следовало создавать
Уральское. Что и было рекомендовано президиуму АН. А 26 сентября 1987 года
вышло долгожданное постановление Совета Министров СССР и ЦК КПСС о создании
УрО АН СССР.
— Дальше дело пошло быстрее?
— Тогда все происходило быстро. Одновременно
был создан Пермский научный центр, Башкирский и Коми филиалы влились в
Уральское отделение. В Свердловске были основаны сразу несколько новых
академических учреждений: институты электрофизики, теплофизики,
машиноведения, специальное конструкторское бюро, а также институты
гуманитарного профиля — истории и археологии, философии и права. За короткий
срок в разных городах было организовано более 20 новых институтов.
Стали создаваться научные центры в Ижевске,
Архангельске, Челябинске, Оренбурге. К сожалению, Башкирский научный центр
от нас отделился, он был переподчинен непосредственно РАН. Однако выдающиеся
ученые из Башкирии — члены-корреспонденты Х.Н. Гизатуллин, У.М. Джемилев,
академики Ю.Б. Монаков, М.С. Юнусов остались членами Уральского отделения и
объединенных ученых советов по своим наукам.
В декабре того же 1987 года прошли первые очень
успешные выборы в Академию на вакансии Уральского отделения. Тогда
количество академиков в нем удвоилось, были избраны сразу пятеро — Г.П.
Швейкин, В.Н. Большаков, Г.А. Толстиков, Ю.С. Осипов, А.Н. Барабошкин. И вот
уже двадцать лет мы выбираем членов Академии по этой системе.
Существенно улучшилась координация
исследований. Были созданы объединенные ученые советы по всем наукам, куда
вошли не только академические, но и вузовские ученые. В Свердловске
образовался мощный академическо-вузовский комплекс с УрГУ, создавались
совместные кафедры в УГТУ-УПИ. Благодаря интеграции вузовской и
академической науки сейчас средний возраст ученых на Урале существенно ниже,
чем в Москве. В те годы существовал также Совет директоров академических,
вузовских, отраслевых институтов, я был его председателем.
— Теперь такого совета нет?
— Теперь нет. Не все организационные формы и
идеи оказываются жизнеспособными. У академика Лаврентьева помимо
основополагающих принципов было еще несколько рабочих пунктов: глубокая
фундаментальная наука, внедрение научных результатов (для этого создавалась
сеть конструкторских бюро) и подготовка кадров (одновременно с Сибирским
отделением был основан Новосибирский университет). В УрО мы тоже создали
одно конструкторское бюро, но вскоре мне стало ясно, что здесь в этом нет
особого смысла. Мощная сеть отраслевых институтов (чего не было в Сибири) и
заводских лабораторий, где трудились специалисты высокого класса, служила
связующим звеном между академическими институтами и промышленностью. Так что
инновационную, как теперь бы сказали, идеологию пришлось изменить: не
вкладываться в КБ, а развивать прямые связи с отраслевыми институтами и
предприятиями.
Один из примеров успешного внедрения
фундаментальных результатов – работы по созданию высокотемпературных
сверхпроводников. Когда начался «сверхпроводниковый бум», в Институте химии
твердого тела были синтезированы сверхпроводящие системы из серии «лантан-стронций-медь-кислород».
В Институте физики металлов их поместили в высокотемпературные условия и тут
же получили эффект — высокотемпературную сверхпроводимость. Мы сразу
подключили к изготовлению порошков для создания сверхпроводников завод в
Верхней Пышме (в этом нам очень помог Свердловский обком), и уже через
несколько месяцев началось их производство. Подчеркиваю — не изготовление
опытных образцов, а именно производство в полупромышленных масштабах. Мы бы
и дальше это направление развивали, если бы не развал 1990-х годов.
— Испытываете ностальгию по тем временам?
— Это было хорошее время, романтическое,
открывающее множество возможностей. В начале горбачевской перестройки власть
проявляла серьезный интерес к науке, это давало надежду и силы осуществлять
самые смелые планы.
— У вас есть книга «О нашей науке. Мечты
и реальность». Что из задуманного стало реальностью, а что осталось мечтой?
— Я тогда хотел нарисовать кривую: как мы
начали расти, как увеличивалось финансирование, и вот 1992 год — резкое
падение, провал. Но даже в этой ситуации статус Отделения помог нам выжить.
В самые трудные времена не было ни одного месяца, чтобы в институтах не
выдавалась зарплата. Сейчас мы закончили практически все начатые в то время
объекты, достроили все жилье (тогда как у «большой» Академии многие сотни
тысяч квадратных метров недостроя). В 1986 году на строительство не было ни
рубля, однако нам удалось довести пятилетний бюджет до 40 миллионов рублей.
Сегодня почти все институты УрО имеют собственные площади. Мы тогда получили
разрешение правительства закупать оборудование на те деньги, что не были
истрачены на строительство, в результате неплохо оснастились новейшими
приборами.
Многое удавалось благодаря тому, что я всегда
старался поддерживать добрые отношения с региональными властями. Поддержка
губернатора Свердловской области Э.Э. Росселя позволила осуществить
грандиозный замысел — возродить научную Демидовскую премию, в числе
лауреатов которой — 9 уральцев.
Создание Отделения послужило реальному
объединению уральской науки, создана сеть научных центров. Развиваются
направления, которых прежде не было: лазерная физика, физика плазмы, физика
ускорителей, выросла гуманитарная составляющая.
Когда я приехал на Урал, здесь было четыре
академика, я — пятый, а теперь в Уральском отделении более 30 действительных
членов РАН. В «большом» президиуме до 1987 года Урал был представлен одним
человеком — председателем УНЦ академиком С.В. Вонсовским, а сегодня в его
состав входят 6 уральских ученых. Это тоже свидетельство признания
Отделения.
А что осталось мечтой? Был тогда, в конце
1980-х глобальный замысел освоения Севера, Полярного Урала, строительства
железной дороги от Архангельска через Сыктывкар до Перми. Тогда дело
застопорилось из-за кризиса начала 1990-х. Теперь эта идея начинает
осуществляться в иной форме в рамках проекта «Урал промышленный — Урал
Полярный». Всерьез обсуждается и первоначальный проект, названный «Белкомур».
…Уральская академическая наука прошла путь в
три четверти века: от первых лабораторий и институтов в 1932 году к созданию
филиала, научного центра, основаны десятки новых институтов. И все же точку
в процессе организационного оформления уральской академической ветви
поставило создание Уральского отделения РАН, чем можно гордиться.
|
19.06.07