Как говорим? Что пишем?

На очередном заседании круглого стола кафедры философии УрО РАН темой обсуждения стал язык современной гуманитарной науки, прежде всего русский язык в контексте актуальных проблем общения, понимания, образовательной политики, медиакультуры.
 

Язык и его состояние определяют столь многое в нашей жизни и столь разветвленно в ней присутствуют, что тема эта, конечно, неисчерпаема. Однако налицо и необходимость прислушаться (вчитаться), «остановить мгновение» и определить координаты в речевом потоке. Ведь и наука как таковая появилась и пребудет исключительно благодаря единству потребности в информации и способности эту информацию генерировать и распространять…
 

Язык — птица вольная

Однако наука — область специальная, а живет каждый из нас прежде всего жизнью повседневной. Неудивительно, что поначалу речь за круглым столом пошла о том, что происходит с (якобы) хорошо нам знакомым «живым великорусским языком» сегодня — на улице, на кухне, в классах и аудиториях, в сети Интернет, на страницах СМИ и литературных изданий. «Русский язык на грани нервного срыва» — так назвал свою книгу профессор Максим Кронгауз. Ощущение пограничного состояния вообще характерно для нашего времени: граница веков и тысячелетий, социально-политический «передел» карты мира, разговоры о технологической революции, новых парадигмах в биологии и экологии и о переходе к информационному обществу. Существует ли, видима ли уже сейчас граница прежнего существования и самоопределения языка? Практически каждый из выступавших отметил черты деградации: упрощение и обеднение языка повседневного общения, засилье иностранных слов, жаргона и нецензурной лексики; в Интернете (на форумах и в блогах) — «олбанский язык»: намеренное разрушение орфографии русских слов, которые едва сохраняют свое звучание, а значит, и смысл. Собеседники сошлись на том, что явление это имеет ту же природу, что и молодежный жаргон, а именно, является формой протеста, причем протеста, органически присущего юности вообще, а не сознательного желания разрушить язык. В понимании кандидата исторических наук С.В. Токмяниной (ИФиП УрО РАН), «это стремление освободиться от трафарета и шаблона бытия вообще, нормативности мира вообще — во имя свободы самовыражения и самоидентификации». Многие говорили и об особенностях мышления современного подростка, сформированного во многом визуальной, «клиповой» культурой. Мне, кроме того, думается, что эти произвольные вариации написания русских слов в Сети и СМС вызваны стремлением воспроизвести эмоциональную окраску текста, «вписывая» авторскую интонацию непосредственно в слова. Сравнивать надо корректно, — заметил А.Э. Якубовский (кафедра культурологи и дизайна УГТУ-УПИ) — языки SMS-сообщений и Интернет-блогов узко функциональны, первый — это аналог языка телеграмм, а второй можно определить как «быстрый разговорный письменный», по своему характеру существенно отличающийся как от разговорного устного, так и от эпистолярного или дневникового письменного языка. Классическая же российская словесность, даже повседневная традиционно ориентирована на литературный язык, по определению «медленный», предполагающий работу с черновиком.
 

…Естественно, и причиной шквального возрастания заимствования из других языков (прежде всего английского) не является чей-либо злой умысел. Россия, если быть перед собой честными, по некоторым направлениям отстает не только в производстве вещей, но и в производстве смыслов. В нашей жизни появляются предметы, явления и категории, для обозначения которых просто нет эквивалента в русском языке. С другой стороны, время не ждет, отечественные отрасли производства, обслуживания, культура и т.д. встраиваются в международную систему, и простые задачи понимания требуют единой терминологии. Так было, впрочем, во все времена. Помимо постоянного бытового влияния тюркских и финно-угорских языков, русский язык прошел ряд эпох, в каждую из которых испытывал определенное доминантное влияние: в XVI–XVII вв. это были польский и опосредованный польским немецкий языки, в XVIII — немецкий, в первой половине XIX — французский, сейчас настало время доминанты английского языка. Доктор философских наук М.М. Шитиков напомнил, что главная причина обилия англицизмов — цивилизационная. «Современная техногенная цивилизация берет свое начало в протестантской Англии, ее экспансию мы ощущаем во всех сферах жизни: интенсивнее — в технических отраслях, медленнее — в культурной, церковной жизни».
 

По определению доктора филологических наук И.Т. Вепревой (УрГУ), «язык — птица вольная, и он развивается так, как развивается. В данный момент ситуация напоминает разлив реки, выпущенной из забетонированных берегов, но ведь разлившаяся река всегда вновь находит себе русло». Спокоен за будущее языка и профессор В.В. Ким (УрГУ): если этнос, носитель языка, по природе своей биосоциален, то природа языка все же социальная. «Я думаю, будущее все-таки не за техногенной, а за ноогенной цивилизацией, поэтому выживет и русский язык, язык прежде всего духовной культуры». «Язык, — продолжил его мысль кандидат философских наук А.Г. Маслеев (УрГЮА), — может существовать и в отсутствие своего носителя — пользуемся же мы до сих пор латынью. То есть язык жив до тех пор, пока он кем-то для чего-либо востребован».
 

Диалекты, дефекты, дебаты…

Разговор о сегодняшнем состоянии языка гуманитарных дисциплин также начался с обсуждения процесса интернационализации и притока иностранных терминов. Этот процесс имеет давнюю историю, поскольку русский язык, его лексический состав (об этом говорила кандидат философских наук С.В. Оболкина) не может в полной мере «заместить» при переводе лексику, например, английской и немецкой классической философии. «Европейские языки, — добавила кандидат наук Н.Г. Попова (кафедра иностранных языков УрО РАН), — более аналитичные, рациональные, но русский язык, в свою очередь, может выразить большее количество оттенков смысла». По мнению А.Э. Якубовского, рубежным событием, еще недостаточно оцененным лингвистами, стала петровская реформа письменности, разделившая отечественную научную лексику на два «диалекта»: гуманитарный, оставшийся под влиянием греческой и отчасти латинской терминологии, и «естественный», обильно заимствовавший термины из современных европейских языков. Примеры удачного словообразования, призванного вытеснить иностранные заимствования из русского языка, в истории были — хорошо известны новации М.В. Ломоносова («раствор» вместо «solutio» и т.д.), но в целом русский язык относится к иноязычным корням достаточно спокойно. При этом, в отличие от того же английского, исторически претерпевшего резкое упрощение языковых форм, русский язык пока не потерял ни падежей, ни родов, что свидетельствует о его чрезвычайной устойчивости к иноязычным влияниям.
 

Кандидат биологических наук К.В. Маклаков (ИЭРиЖ УрО РАН) выделил две тенденции. С одной стороны, сегодня текст научного сообщения вынужден все более формализоваться, быть все более «сухим», чтобы его мог «усвоить» компьютер, а также во избежание информационного «шума» (для человека, однако, такой текст становится неудобоваримым). С другой стороны, язык устного общения ученых (на международных форумах и т.д.), унифицируясь ради элементарного понимания, утрачивает лексические богатства, гибкость, вариативность и культуру в целом.
 

Н.Е. Кричевцова (УГЛТУ) отметила, что язык отечественной философии долгое время «обслуживал» марксизм-ленинизм и, естественно, усвоил и его лексику, теперь же происходит освоение других направлений. В современной философии силен антропологический аспект, внимание к вопросам жизни человека. Отсюда и требования к языку: он должен стать «человечнее», эмоциональнее, тем более что здесь пересекаются «интересы» философии, культурологии, религии.
 

Доктор филологических наук Н.А. Купина (УрГУ) обратила внимание собравшихся на систему функциональных разновидностей литературного языка и книжных стилей, к которым относится и стиль научной литературы. В гуманитарной области его применения наблюдаются такие тенденции, как общая гуманизация языка, интернационализация, «переход от «мы»-изложения к «я»-изложению» (авторы работ все чаще выступают от первого лица) и вообще рост личностного фактора и роли отдельных научных школ. Еще одна тенденция — возрастание аналитичности текстов — связана с их «американизацией», которая (и не только в науке) в Европе ощущается еще сильнее, чем в России.
 

Как бы там ни было, русский язык меняется, не все эти изменения благотворны, и участники круглого стола, разумеется, не обошли вниманием вопросы «кто виноват?» и «что делать?». «Вольное течение» языка все-таки требует внимания специалистов, общественности, законодательных органов. Языковые нормы и правила закрепляются в словарях и регулируются законами (сейчас разрабатывается закон об охране русского языка), но кроме этого необходимо обратить особое внимание на преподавание русского и литературы в общеобразовательной школе, на качество языка детских (и не только) книг, на работу библиотек и учреждений культуры. Вообще будущее любого языка решается воистину «всем миром». Так и совершенствование языка науки невозможно без интеллектуальных и нравственных усилий и каждого автора, и всего сообщества в целом.
 

Е. ИЗВАРИНА