МИХАИЛ МАЛЫШЕВ: О МУЖЕСТВЕ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ РАЗУМОМ

…Русский мыслитель Николай Бердяев однажды заметил, что философов мало кто  любит. На протяжении почти всей истории можно проследить вражду к «любителям мудрости», и поэтому философия является самой незащищенной сферой культуры. Многих из нас раздражает, что философский анализ нередко выходит за пределы границ, установленных ему здравым смыслом, зондирует подпочву наших «глубинных» убеждений и обнажает предпосылки повседневных верований. Философия часто размышляет над такими проблемами и ситуациями, которые не являются однозначными и объективно не имеют окончательных решений. Хорошо известно, что само слово «философия» предполагает поиск истины, а не обладание таковой. Философствовать, полагает Ясперс, значит находиться в пути. Вопросы, которые ставит философия, являются более важными, чем ее ответы, и всякий ответ она превращает в новый вопрос. Отсюда следует, что философия дает нам не столько готовые решения, сколько предварительные ответы, которые не аннулируют вопросы, а позволяют сосуществовать с ними. Может быть, философские ответы не разрешают реальные проблемы, а скорее, создают предпосылки для новых раздумий и новых вопросов и ставят их каждый раз все глубже и точнее? Как бы там ни было, а человек — это вопрошающее животное: он задавал, задает и будет задавать вопросы за пределами любого воображаемого на них ответа. Почему человек поступает так, а не иначе? Так ли обоснована его уверенность в том, что цели, которые он стремится достичь, обладают подлинной ценностью? Не случится ли так, что результаты, на которые он претендует, обернутся против его же проекта? Разные ценности сталкиваются не только между разными носителями, но и внутри экзистенциального пространства одного и того же человека. И этот факт нередко обескураживает людей, приводит их в уныние и заставляет чувствовать себя несчастными. Может быть, лучше не вдаваться в детальный анализ повседневных верований и излюбленных убеждений наших ближних и нас самих, ибо такого рода вопросы нередко сбивают с толку, вызывают раздражение или провоцируют упрямство? Однако, если предпосылки повседневных убеждений и верований людей не исследовать, а оставить нетронутыми, то человеческие отношения быстро закостенеют, убеждения рискуют превратиться в догмы, воображение — испариться, а разум — сделаться бесплодным. 

Уже в античной философии бытовала идея о том, что человек в отличие от всех других живых существ не имеет фиксированного места в мире, а потому способен занять любое из них. Именно благодаря своему неопределенному онтологическому статусу человек является одновременно и источником поклонения, и причиной страха для самого себя: его неограниченная возможность делает его способным как на любой подвиг, так и на  любую подлость. Все философские вопросы, связанные с «что» и «почему», имплицитно отсылают к вопросам: что такое человек, почему и для чего он существует в мире? Эти антропологические вопросы, к которым в конечном счете сводятся все остальные, образуют, на мой взгляд, тот водораздел, который разделяет научное и философское мышление. Последнее не стремится к познанию реальности в ее чистой предметности с тем, чтобы глубже понять и точнее описать ее свойства и закономерности, а рассматривает эту реальность в свете условий бытия человека и его назначения в мире.

…Человек, говоря словами Ницше, — это «незавершенное животное» в том смысле, что природа дает ему только биологический субстрат, над которым он сам должен надстроить свою «антропологическую субстанцию» — культуру. Человек представляет собой такое сущее, которое способно допрашивать самого себя и которое, следовательно, является для самого себя постоянной задачей. Уже с незапамятных времен философы поставили вопрос: человек — это простое продолжение мира и его законов или он способен внести в него нечто новое? Ответ на этот вопрос может быть вкратце следующим: бытие человека — это его становление посредством собственной деятельности, в которой открывается возможность осуществления различных способов существования, так что говорить о человеке — значит оставить открытым вопрос о его детерминации, а не стремиться втиснуть проблему его сущности в узкий корсет той или иной дефиниции. Человек не есть только то, что или как он мог бы раскрыть себя в тех или иных обстоятельствах времени или пространства, а потому его нельзя определить раз и навсегда с помощью одной формулы, какой бы изощренной или теоретически обоснованной на первый взгляд она нам ни казалась. Если одушевленные или неодушевленные предметы обладают устойчивой консистенцией и, будучи познанными, изменению не подвергаются, то человек — это такое сущее, познание которым самого себя не может не иметь определенных последствий для его собственного существования. Человек — это единственное сущее, которое, вместо того чтобы находиться в согласии с самим собой, озабочено тем, чтобы сделаться другим, отличным от самого себя предыдущего. В этом смысле человек — постоянная задача для себя, и поэтому объяснение, которое он дает самому себе, оказывает несомненное влияние на характер его бытия и деятельности. 

Человек (в природно-биологическом измерении) — это деспециализированное, лишенное инстинктов, аномальное и незавершенное животное, «еретик бытия», рождающийся на свет абсолютно беспомощным и неприспособленным ни к какой окружающей среде, существо внеутробное, которое, по мнению Портмана, приобретает свои специфически антропологические атрибуты — прямохождение, способность к мышлению и речи — в течение первого года жизни. Почти все действия, даже те из них, которые нам кажутся естественными — ходить, говорить, считать, пользоваться вилкой и даже быть вежливым, — отнюдь не врожденные качества, а результат овладения культурой. Для меня культура — это все то  прибретенное и искусственное, которое проявляется как в онтогенетическом плане, так и в эволюционном становлении человечества, начиная с использования огня и употребления каменных артефактов, которые подтолкнули процесс антропогенеза. Причем по мере развития цивилизации соотношение искусственного и естественного стремительно изменяется в пользу первого. Сама история буквально на наших глазах превращается в процесс вытеснения естественно-природных закономерностей искусственно приобретенными артефактами, безмерное разрастание которых угрожает нам антропогенным коллапсом. Начиная с XX века человечество вошло в такую историческую фазу, в которой каждое новое поколение  наследует от предыдущего не только сумму производительных сил, но и, подобно вьючному животному, тащит на своем горбу все нарастающий груз завещанных ему уродств: ядерную угрозу, непрерывные региональные конфликты, нехватку питьевой воды, перегрев океанов, СПИД, птичьий грипп, лихорадку Эбола, и т.п. Исходя из этих и подобных им суицидальных тенденций, я невольно прихожу к выводу о том, что рост ради роста — это не только механизм действия раковой клетки, но и алгоритм всей современной цивилизации, на чьем «теле» уже появились первые симптомы «зловещих метастазов». Нельзя исключать мысль о том, что человечество, до сих пор не выработавшее мудрости жить, не умеющее различать главное в преходящем, не могущее сосредоточиться на реальных изменениях и на их отдаленных последствиях, превратилось в главную угрозу для самого себя, в потенциального самоубийцу. 

Одна их причин, которая толкает человека в пропасть катаклизмов, заключается, на мой взгляд, в том, что он не просто живет, а стремится жить хорошо, и эта жажда, не знающая никакой меры, таит в себе возможность эксплуатации, преступности, желания сделать как можно меньше и присвоить как можно больше. В неуемном стремлении превратить жизнь в непрерывное потребление рыцари современного гедонизма и утилитаризма с бесцеремонностью неофитов стремятся не только ускорить этот процесс, но и  навязать свою волю и свои «ценности» другим, в том числе угнетаемым и эксплуатируемым классам, провоцируя в них чувства зависти, негодования и злобы. Словом, желание хорошо жить, каким бы невинным, на первый взгляд, оно ни казалось, ведет к антагонизму, под которым Кант понимал необщительную общительность, то есть «такую склонность к совместной жизни, которая вместе с тем связана с сопротивлением и которая постоянно угрожает обществу разъединением». Природа сотворила человека, а цивилизация вооружила его наукой и технологией. Одно пока неясно: сможет ли человек завершить начатое дело и, взяв судьбу в собственные руки, стать, как говорил Кант, хозяином самого себя? А если нет, то не уготована ли ему участь динозавров? Будучи скептиком, я воздерживаюсь от попытки дать ответ на этот вопрос, хотя и не теряю надежды на то, что изменение нынешней цивилизационной парадигмы, производства, способа жизни, потребления, досуга и радикальное переосмысление практики роста ради роста, возможно,  направят человечество на путь более гармоничной, возвышенной и справедливой организации собственного бытия. Сама практика построения «реального социализма» в нашей стране развенчала попытку культивировать праведную цель, опираясь на неправедные средства. Слишком дорогой ценой был оплачен этот масштабный во времени и пространстве общественный «эксперимент». Последнее, разумеется, не означает, что навсегда обессмыслился лозунг Вольтера, призывавшего каждого человека в меру собственных сил и возможностей культивировать свой сад добра и справедливости. Как знать, может быть, на этом скромном пути категорический императив Канта, этот «нравственный аналог экологического мышления» восторжествует над соображениями корыстной пользы и односторонней выгоды немногих, весьма немногих за счет жизни, здоровья и благополучия подавляющего большинства.    

Что касается внутренней свободы, то это не только дар природы и не только объем присвоенных знаний или наработанных умственных навыков, служащих ее предпосылкой, сколько выход из состояния незрелости, в котором человек находится из-за своей неспособности или недостатка решимости пользоваться собственным умом без чужого руководства. Sapere aude («мужество пользоваться своим разумом») — этот кантовский императив автономии мысли, ставший девизом Просвещения, в полной мере может быть назван и предпосылкой внутренней свободы мысли, вырабатываемой многолетним ее упражнением.

Публикацию подготовила И.Б. ФАН, 

доктор политических наук, Институт философии и права УрО РАН