ВОЕННОЕ ДЕТСТВО В ВЯТСКОЙ ГЛУБИНКЕ

2 июня 1941 года мне исполнилось 4 года, 4 месяца и 19 дней. События тех лет сохранились в памяти редкими эпизодами, которые сейчас можно воспроизвести только с непременным налетом фантазии и корректировкой сознания прошедшими восьмьюдесятью годами.

Начало войны помнится по первой мобилизации. Жили мы тогда в Вятской глухомани, в селе Уни, расположенном в 74-х километрах от ближайшей железнодорожной станции Фаленки. Помню, что отец стоял у ворот, отделяющих улицу от двора у здания военкомата, пропуская туда новобранцев и задерживая сопровождающую их родню. Он добродушно наблюдал, как рядом с воротами через невысокий штакетник народ сновал туда и обратно. Во дворе военкомата стояли кучками, сидели на траве, пели, плакали, пили брагу.

Отцу шел 45-й год. Был он высокого роста, статный, широкоплечий, кудрявый. К этому моменту он успел повоевать с немцами и на гражданской войне. Попал в окопах под газовую атаку. Потом всю жизнь кашлял. После войны оказался курсантом в Кремлевской школе пулеметчиков.

С того времени и до самой старости с гордостью рассказывал друзьям, знакомым, пионерам и школьникам при встречах о том, как он однажды, стоя на посту, разговаривал с самим живым Лениным. Местные газеты о нем писали: «Кремлевский курсант вспоминает». В звании старшего лейтенанта отличился в боях с японцами, на Халкин-голе, командуя батареей. Был награжден орденом «Красная звезда». Уже в 1940 году побывал на советско-финской войне. С той войны он привез трофей — отличные лыжи из карельской березы, на которых я прокатался все школьные годы.

Излишне говорить, что это были голодные годы. Летом спасались подножным кормом. Какую только траву мы не ели: стебли горькой редьки, липовые листья, молодые побеги хвоща, что вырастал по обочинам полей, звали их пестики. Вкусными казались завязи еловых шишек — красненькие, похожие по форме и по цвету на землянику. Их называли севериха. Ну и, конечно щавель, грибы и ягоды. Однажды мама поставила квашню из разных трав и, видимо, совсем мало положила муки, наутро вместо ожидаемого теста в квашне была вспенившаяся жидкость.

Я с шести лет ходил на рыбалку на реку Лумпун, которая протекала в двух километрах от села. Какое-то время держали козу. В памяти запечатлелись три маленьких, веселых, прыгающих по квартире козленка, которых зимой держали дома. Помнятся два деликатеса — гороховый кисель и завариха. Кисель из гороховой муки был густой. Мама разрезала его на тарелке на квадратики и поливала растительным маслом. Вдоль одной стены в квартире стояла лавка, на конце которой торжествовал ведерный латунный самовар. Когда самовар закипал, под краник ставился небольшой тазик и в льющийся кипяток сыпалась и перемешивалась мука. Это была завариха.

Были в селе два предприятия — «Пищепром» и «Маслопром». Сотрудников этих предприятий сельчане в шутку называли «пищупрем» и «маслопрем». В определенное время, где-то после полудня, женщины с ведрами подходили к воротам «Маслопрома» и им бесплатно наливали отходы производства – пахту и обрат. Этим поили скотину, пили сами.

Прошел среди пацанов слух, что в «Пищепроме» работают два пленных немца. Мы, конечно, побежали на них смотреть. Однако никакого впечатления они на нас не произвели. Работали они без охраны, в обычных ватниках, обычные разнорабочие.

Мы нанимались летом в колхоз жать рожь. Нудная трудная работа.

Как-то летом мать приютила, накормила и оставила на ночлег нищего. Это был довольно молодой парень, сирота. Утром он сказал, что знает ягодные места, и мама снарядила меня с ним собирать ягоды. Вышли рано, было еще зябко. Когда дошли до окраинной улицы, он сказал: «Я только зайду в домик, милостыню попрошу». Я ждал его у калитки. Потом он зашел в другой домик, потом в третий, и так по всей улице, а потом и по другой. Я покорно следовал за ним, пока время не подошло к полудню. Стало жарко, я захотел пить, и было уже не до ягод. Что-то он насобирал на пропитание. Так я считаю, что провел один день в жизни «с сумой».

Самым тяжелым воспоминанием военных лет стала потеря старшего брата. Все из-за проклятого голода. Мать ушла в соседнюю деревню «Шишкинцы» (километрах в десяти от села) чем-нибудь поживиться. Я сидел канючил. Витя, брат, не выдержал, оделся и пошел маме навстречу. Они разминулись, стоял месяц март. Неожиданно грянула оттепель, поднялся густой туман. Витя заблудился и замерз. Его долго искали. Нашли только в начале мая, когда стаял снег.

У меня было три сестры — Валя, Рая и Нина. Старшая Валя как-то рано ушла из семьи, окончила бухгалтерские курсы и сразу же после освобождения Украины уехала работать в воинскую часть в Корсунь-Шевченковский. После Победы она с компанией фронтовиков вернулась. Собирались у нас, выпивали, веселились, пели песни. Один в компании был без ноги, один слепой.

Младших сестер, Раю и Нину, отец решил определить учиться в горный техникум в г. Кизел Пермской области. Выбор техникума определялся большой стипендией. Летом 1944 года отец поехал в Кизел на разведку и взял меня с собой. Конечно, это была незабываемая поездка. До станции Фаленки ехали в кузове студебеккера на мешках с зерном. Тут я впервые увидел и железную дорогу, и паровоз, и поезда. Помню толкучку при посадке в общий вагон. Кондуктор-матросик в бушлате пустил нас только после того, как отец сказал, что он орденоносец.

В школу я пошел в сентябре 1944 г. 9 мая 1945-го меня разбудил крик соседа: «Корзунин! — кричал он отцу, который что-то делал во дворе — Война кончилась!».