Skip to Content

КАК СОЦИАЛИЗМ СТАЛ ЛОВУШКОЙ ДЛЯ БЕДНЫХ

В начале нынешнего года в издательстве «Рипол Классик» (Москва) вышла книга уральского политолога Дмитрия Давыдова «Невозможность социализма. Левые идеи на службе у новых элит», уже отмеченная и специалистами-обществоведами, и «просто» читателями, интересующимися судьбами социума. Автор утверждает: современные левые движения на Западе служат не народным чаяниям, а новым посткапиталистическим элитам. О том, кто эти представители «власти будущего», почему «правые стали левее левых» и какая формация придет на смену капитализму, мы поговорили с Дмитрием Давыдовым, старшим научным сотрудником Института философии и права УрО РАН, кандидатом политических наук.
— Дмитрий Александрович, ваша книга называется «Невозможность социализма». Это скорее провокация или все-таки диагноз?
— Отчасти и то, и другое. С одной стороны, была цель сделать громкий заголовок, с другой — в нем заложен двойной смысл. Во-первых, левая идеология невозможна как утопическое видение, в котором после преодоления классового антагонизма наступает эпоха всеобщих изобилия, мира и красоты. В ближайшее время подобного быть не может в принципе. Все утопии о посткапиталистическом обществе, как, например, в книге британского политолога Аарона Бастани «Полностью автоматизированный роскошный коммунизм», — иллюзии.
Кроме того, я пишу о невозможности универсального «левого проекта» для всех. Есть множество разных версий этой доктрины, и они друг другу противоречат. Из этих течений можно выбрать какое-то одно направление, которое действительно будет «про защиту бедных». Но параллельно существует много других «левых» проектов, ориентированных на потребности элитных прослоек общества и при этом ущемляющих нужды простых людей.
— Можно ли сказать, что социализм — это сейчас модное слово?
— На Западе, несомненно. Ушло то время после краха СССР, когда термин был сильно дискредитирован, а слово «коммунизм» и вовсе стало почти ругательным. Сейчас левая идеология обретает новую популярность. В Америке и Западной Европе в молодежной среде она даже популярнее либерализма и демократии.В России и в странах СНГ подобные идеи молодежь не очень привлекают, что связано с посттравматическим опытом, с негативом: имперскостью, диктатурой.
Доктрина социализма сегодня — нечто очень размытое. И у нас, и на Западе, спектр понимания левых идей предельно широк. Само понятие социализма становится ловушкой. Идеология, ориентированная на равенство и гармонизацию социальных отношений, подразумевает, что потенциально разные потребности, увлечения, ценности могут как-то стать вровень: кто-то чем-то пожертвует, чтобы не ущемлять права другого. Проблема в соотношении: кто и какими приоритетами должен пожертвовать, чтобы все стремления гармонизировались. Как показано в моей книге, самые популярные версии левых концепций на Западе предполагают, что наиболее бедные и уязвимые слои населения во имя осуществления новых культурных проектов потеряют больше остальных.
— О каких «новых элитах» идет речь? Можно ли их назвать новыми буржуа?
— Тут уместно вспомнить мою предыдущую книгу «Посткапитализм и рождение персоналиата» (см. «Наука Урала», 2022, № 9 — ред.) Что представляет собой посткапиталистическая общественная формация? В ней появляются новые виды «элиты», занимающие вершину социальной иерархии не потому, что обладают капиталом в виде активов и материальных богатств. Они владеют иными ресурсами, становящимися все более актуальными в эпоху посткапиталистической наукоемкой экономики: образованием, личностными качествами, индивидуальностью, творческими способностями.
Эти качества притягивают к себе новые ресурсы. Основной — внимание. Оно становится ключевым активом в современном обществе. Это ограниченный ресурс, который можно очень быстро накапливать, присваивать и за счет него оказывать влияние на общество, политику, становиться влиятельным, богатым. Например, блогеры, инфлюенсеры, лидеры общественного мнения, селебрити, все чаще становящиеся политиками, ученые, образованный класс, современная творческая богема, журналисты. То есть те, кто занят нематериальным, «символическим» трудом и связан с потоками внимания.
При этом под личностью в этих потоках понимается не конкретный человек, а его социальный образ — насколько он притягателен и влиятелен. У новых элит своеобразное классовое сознание, своеобразное видение мира. Вспомним пирамиду потребностей американского психолога Абрахама Маслоу. По мере удовлетворения базовых материальных потребностей человек движется к вершине. А на вершине есть потребность в самоактуализации, в разнообразии, в терпимости, в свободе, в том числе сексуальной. И мы видим, что современные «повесточные» ценности сконцентрированы среди этой элитной прослойки.
— Получается парадокс: люди у основания пирамиды потребностей и элиты имеют противоположные интересы?
— Именно. Профессора гуманитарных университетов, журналисты, медийные личности в подавляющем большинстве голосует за Демократическую партию США, продвигающую левые культурные идеи. Это консолидированный класс. Типичные марксистские критерии его вполне удовлетворяют: есть ограниченный ресурс, которым люди завладели, есть определенные ценности, специфические для данной страты.
Люди, находящиеся у основания пирамиды потребностей, будут рады открытию любого производства, только бы были рабочие места, чтобы прокормиться. Те, кто повыше, имеют совершенно противоположные приоритеты. Они будут сопротивляться развитию бизнеса, закрывать заводы, лишь бы сохранить природу. У них другие источники доходов, иная деятельность.
Возникла новая социальная прослойка, обладающая дефицитными ресурсами, при этом ее устремления противоречат нуждам более уязвимых социальных слоев. И эти представители власти будущего позиционируют себя как приверженцы левых идей. Вот это как раз та самая ловушка, о которой я говорил вначале. Данная социальная страта «приватизировала» левую идеологию.
— Можно ли сказать, что главный «двигатель» левых идей в упомянутом вами контексте — огромные корпорации вроде Google и Netflix?
— Да, и это отдельная тема. Если вернуться к тому, как данная прослойка элит сформировалась, то один из сложивших ее кластеров — университеты. Есть социологические исследования, согласно которым более 90 процентов преподавателей гуманитарных факультетов престижных университетов — люди, придерживающиеся левых, даже марксистских идей, правда, весьма специфических.
Университетская страта воспитывает менеджеров, управленцев, которые устраиваются на работу в корпоративные структуры типа названных вами корпораций, в том числе к «владельцам внимания» и уже там продвигают «левую» культурную повестку. И снова речь идет об отраслях, не связанных с материальным трудом. Западное общество раскалывается на классы, группы, придерживающиеся разных ценностей, и каждый может позиционировать себя как приверженца одной из версий левой доктрины.
— Вы пишете о «владельцах внимания». Получается, в новой посткапиталистической реальности важнее быть тиктокером, чем владельцем завода?
— В каком-то смысле. Современные ресурсы — внимание, человеческий капитал — распределены еще более неравномерно, чем материальные богатства. На интернет-платформах один процент самых популярных творческих деятелей притягивает до 50 процентов просмотров. Это сверхнеравенство.
Зарождается общество, все более фокусирующееся на конкретных личностях, их действиях. Понятно, что будут сохраняться какие-то корпоративные структуры, но они будут складываться не по модели классических корпораций, а по модели ренты. Мы предоставляем вам площадку, вы нам платите аренду. У корпораций будет скромная роль обеспечения работы площадки.
— Если социализм невозможен, то с чем мы остаемся? Консерватизм? Технократия?
— Единый левый проект невозможен, но возможны разные его версии. Их можно разбить на две группы. Первая ориентирована на удовлетворение потребностей новых посткапиталистических страт, на культурную противостояние, экологию, всю современную повестку. Вторая — на классовую борьбу, заботу о нуждах самых бедных, угнетенных.
Первый вариант про следующее: давайте ограничим материальное потребление, чтобы не вредить природе, сфокусируемся на правах чернокожих, женщин и меньшинств. Фокус приложения усилий там совершенно другой. У новых представителей власти популярны идеи типа «давайте меньше работать». Эта постматериалистическая тема мне чужда.
Мне более близка традиционная версия левой идеологии, марксистская, которая универсализирует борьбу: все равны перед классовым неравенством. И все культурные противоречия в решении данного вопроса не важны. В мире до сих пор актуальны проблемы голода, недостатка образования, медпомощи, глобального старения человечества.
Есть концепция «дерост», которая предполагает необходимость сокращения экономического роста для обеспечения долгосрочного благосостояния общества и поддержания экологического баланса. Такая точка зрения актуальна для богемных элит. Но их предложения, к примеру, «ноль выбросов углекислого газа», чреваты тем, что мировой ВВП может сократиться на 15–20 процентов. И опять пострадают самые бедные.
— Этим объясняется победа Трампа?
— Это одна из причин. Дональду Трампу противостояли «универсальные гуманисты», идеализм которых имеет мало общего с проблемами, актуальными для наиболее уязвимых слоев населения. Трамп построил свою избирательную кампанию, ориентируясь на «человека из народа». При этом он не левый, а материалист старой буржуазной эпохи, но по духу ближе консервативному рабочему классу. Он говорит на том языке, на котором говорят простые люди: нам нужно дешевое топливо, мы устали от экологических ограничений, от мигрантов, занявших все ниши труда, не требующего образования, мы устали от странной внешней политики, защиты абстрактных демократических идеалов. Трамп сыграл на данном противоречии, сыграл по-своему, по-капиталистически, но мы видим, что капиталист старой формации по духу ближе простым людям, чем современные «левые». Все перевернулось, и возник парадокс: сейчас «правые» для масс левее «левых».
— Вы говорите о персоналиате как новой общественной формации. Что это такое?
— Сегодня мы наблюдаем отмирание капитала как модели общественных отношений, когда прибавочная стоимость формируется по мере максимизации извлечения прибавочного труда. Что такое классическая корпорация? Это экстенсивно растущий спрут, который старается «всосать» в себя как можно больше ручного труда. Эта модель капитализма потихоньку отмирает, потому что сегодня происходит все больше интеракций между свободными индивидами.
Как бы мы ни ругали так называемую гиг-экономику (модель экономики, где преобладают краткосрочные проекты, независимые подрядчики и фрилансеры, работающие в основном через онлайн-платформы — ред.), теперь курьеры или таксисты не являются наемными работниками как таковыми, это просто подрядчики. То же самое в экономике творчества: селебрити, блогеры, инфлюенсеры — это самопредприниматели, человек-рабочий и капитал в одном лице. Это можно назвать предельно субъективированным капиталом.
Как блогер становится сверхпопулярным? Это спонтанный процесс, неизвестно, где он внезапно «попал в струю» и проснулся знаменитым с миллионом подписчиков. Корпорация становится просто площадкой, которая обеспечивает интеракции разных агентов — самозанятых. Необязательно грузчиков или курьеров. Они могут быть разработчиками программного обеспечения, неплохо жить и хорошо зарабатывать.
— А каким термином вы бы обозначили общество будущего?
— Возможны разные варианты будущего: киберпанк, неофеодализм, общество сверхотчуждения. Однако гуманизация человека происходит, развивается чувствительность к страданиям. Можно перераспределять блага, и даже ключевой ресурс будущего — внимание. Современные интернет-платформы отвечают потребностям суперзвезд, приковывающих к себе почти все внимание, все потоки доходов. Можно придумать инструменты, когда те же самые алгоритмы будут способствовать продвижению начинающих авторов. Некий «киберсоциализм».
Возможно, появится какое-то новое понимание коммунизма. Не как коммунистического общества, а как движения к единству. Например, культурному, которое как раз противопоставляется современной западной политике идентичности: борьбе феминисток друг с другом, прогрессистов с традиционалистами. У современных движений буквально по каждому вопросу множество противоречий, и каждый преследует свои цели.
Возможно, настоящий коммунизм исходит из общего. Что может объединить человечество? Существуют ли культурные универсалии? Если вся борьба концентрируется вокруг культуры, тогда, вероятно, коммунизм — не про потребности партикулярных групп или индивидов, а про человечность, стремление к взаимопониманию, к вечным, непреходящим ценностям. Преодоление классового антагонизма — ведь тоже про универсальность. Коммунизм нацелен на универсализм, на вечное, на диалог и взаимопонимание. И конечно, на решение базовых экономических проблем. Конечно, все разом не решишь, но можно к этому двигаться. Возможно, в такой вариации идея коммунизма еще актуальна и будет жить.
Беседовал
В. Мельников
 
Изменено 30.06.2025 - 18:34


2021 © Российская академия наук Уральское отделение РАН
620049, г. Екатеринбург, ул. Первомайская, 91
document@prm.uran.ru +7(343) 374-07-47