НАЧАЛСЯ ЛИ XXI ВЕК В ЛИТЕРАТУРЕ?

Завершается 2015 год, объявленный в России Годом литературы. Этот государственный культурный проект должен был, по замыслу организаторов, активизировать интерес к отечественной словесности, поддержать ее. Благое дело, однако не все результаты оказались предсказуемы. Например, Российский книжный союз организовал Всероссийский конкурс «Самый читающий регион», на который библиотеки должны были представить читательскую статистику, программы мероприятий, посвященные году и т.д. В результате самой читающей областью России названа Ульяновская, на втором месте — Ненецкий автономный округ и на третьем — Санкт-Петербург. Из всего Урала — и то лишь в «длинный список», в первую двадцатку — попал только Башкортостан. С другой стороны, в финале народного голосования конкурса «Большая книга» второе место заняла наша землячка прозаик Анна Матвеева. За экспертной оценкой состояния и проблем литературы в стране и в Уральском регионе в частности редакция обратилась к профессору УрФУ, известному литературному критику Л.П. Быкову.
— Леонид Петрович, как на общем фоне российской словесности выглядит Урал и его литература сейчас?
— Когда я был студентом, мне казалось, что на Урале кроме Мамина-Сибиряка, Бажова, Ручьева значительных фигур в литературе нет. Да и эти писатели в масштабах отечественной литературной классики, честно скажем, имена не первого ряда. Сегодня студенты филфака, с которыми я работаю, гораздо выше ценят литературу нашего региона. Возьмем такой косвенный показатель, как востребованность автора в ходе различных встреч и литературных мероприятий — зарубежных, потому что иногда издалека ситуация видится объективней. Та же Анна Матвеева только что выступала в Дании, Швейцарии, Франции. Да и другие уральские литераторы вполне достойно сегодня могут представлять отечественную литературу в целом.Достаточно назвать екатеринбургских прозаиков Игоря Сахновского, Юлию Кокошко, Валерия Исхакова, Бориса Телкова из Нижнего Тагила. Если говорить о поэтах, то прежде всего это Майя Никулина и Юрий Казарин, Вадим Дулепов и Аркадий Застырец, в драматургии — конечно, «солнце русской драматургии» Николай Коляда и его ученики Василий Сигарев, Ярослава Пулинович, в публицистике и критике — Валентин Лукьянин, Сергей Беляков. Когда несколько лет назад Татьяна Толстая, которая мало о ком лестно отзывается, сказала «солнце всходит на Урале», то это достаточно объективное отражение того, что здесь делается. Продолжает выходить журнал «Урал», сегодня это один из лидеров среди литературных периодических изданий, и не случайно совещание главных редакторов «толстяков» в рамках нынешнего Года литературы было проведено не в столице, а в Екатеринбурге. Нет, нам жаловаться на наших авторов-земляков не приходится.
— Когда мы говорим о литературе, мы часто не разделяем два процесса: процесс ее создания, который на Урале идет активно, и процесс ее восприятия. Прежде всего речь о падении тиражей — это ведь тоже критерий развития литературы, и с ним дело обстоит не блестяще...
— Не думаю. На протяжении двух столетий так складывалась отечественная жизнь, что интеллектуальная, духовная линия этой самой жизни была связана прежде всего с литературой, со словесностью. В русском языке есть устоявшееся, но абсолютно нелогичное словосочетание «литература и искусство». Вся российская культура литературоцентрична. И музыка, и театр, и даже изобразительное искусство развивались у нас с оглядкой на литературу. Литература заменяла собой очень многое, и отсюда был к ней такой повышенный интерес. А когда появились возможности — в силу и цивилизационных процессов, и политических — литература стала занимать место одного из искусств. Условно говоря, кто-то ходит в оперу, кто-то — в библиотеку.
Да, в советское время книжный тираж в 100 тыс. экземпляров считался вполне обычным, и на этом фоне нынешние тиражи прозы, начинающиеся с 3-5 тысяч, а для поэтических сборников — всего лишь с нескольких сот, кажутся ничтожными. Но посмотрите: общий тираж отдельных прижизненных изданий «Евгения Онегина» составил 8 400 экземпляров, да и то не был целиком распродан. Анна Ахматова первый свой сборник «Вечер» выпустила в количестве всего 300 книжечек, и этого хватило, чтобы ее имя узнала тогдашняя читающая Россия. Возможно, мы сейчас возвращаемся к этой ситуации.
Мне всегда казалось, что титул «самой читающей страны мира» связан с длиной линий московского метрополитена: полчаса от конечной до работы, а потом обратно — за это время можно прочитать очередной опус Дарьи Донцовой. И не надо добиваться звания «самой читающей области» России — важно, чтобы в стране, в области, в городе была возможность чтения для тех, кто хочет читать.
Более того, я бы сказал, что сегодня литература — и для пишущих, и для читающих — занятие в какой-то мере элитарное. Массовые формы погружения в информационные и культурные процессы обеспечивает телевидение. Почему так много читали в советское время? Потому что средства культурного досуга были крайне скудны. Фильмов отечественных выходило немного, зарубежных мы видели и того меньше, выезд за границу был ограничен идеологически, — а последние два десятилетия у нас была возможность удовлетворять свои потребности более разнообразно. Вот поэтому я не слишком пессимистично смотрю на ситуацию минимальных тиражей и массового отказа от чтения — с моей точки зрения, эти люди обделили себя, но это их выбор.
— Если коснуться связи литературы и науки... Понятно, что литература является порождением общего культурного поля, общей культурной среды, которая на самом деле одинакова для гуманитариев и естественников. Далеко за примерами ходить не надо: два такие выдающиеся поэта рубежа наших веков, как Илья Кормильцев и Борис Рыжий выросли в семьях сотрудников Академии наук.
— Как бы ни была велика тяга человека к самоосуществлению на научной стезе, она все же некоторыми представителями научного сообщества воспринимается как не исчерпывающая, недостаточная. В этом отношении литература, и особенно поэзия, обладает тем, чего у науки нет — всеобщностью. Поэт говорит со всеми людьми, вне зависимости от их профессионального, возрастного, образовательного и прочих статусов. Общественный резонанс науки скромнее. И в этом таится объяснение того, почему Борис Рыжий, у которого были и научные публикации, предпочел стезю лирического поэта. Это не значит, что те представители научного сообщества, которые ограничивают свой интерес к поэзии только чтением стихов, скромнее в своих амбициях.
— Эмблема года литературы очень интересна. На ней изображены Пушкин, Гоголь, Ахматова… Но почему, например, Толстого нет?
— Кстати, у нас в Екатеринбурге на эмблеме возник было четвертый силуэт — Павла Петровича Бажова. Потом, правда, засмущались и убрали, а зря. Мне кажется, что какой бы официальной и государственной эта эмблема ни была, вполне допустимы региональные варианты.
Может быть, и правда, бороды Толстого не хватает. Однако русская литература настолько богата, что вопрос «почему эти, а не те» возник бы в любом случае. Литература полнее любого нашего представления о ней. Мы же понимаем, что все эти серии «100 великих книг», «100 лучших поэтов» не исчерпывают ее богатство. Мне, например, кажется, что Цветаева талантливее Ахматовой, но это уже мои пристрастия. Кто-то ценит Набокова, кто-то — Платонова, кто-то — Булгакова. Вот, кстати, когда подводили итоги литературного ХХ века, то во многих случаях по опросам первым писателем столетия назывался именно автор «Мастера и Маргариты».
— Классическая русская литература настолько объемна и мощна, что если первым рядом считать Пушкина, Толстого, Достоевского…
— Чехова, Лермонтова, Гоголя…
— То во второй ряд попадает, положим, Тургенев… А за ними наши любимые Мамин-Сибиряк и Бажов…
— Да, меж тем ими любая европейская литература гордилась бы.
— А давайте поговорим о филологической науке. Наступило новое тысячелетие… В чем она видит особенность современности?
— С одной стороны, важно, чтобы продолжались те традиции, которые составили славу отечественной словесности, но любая традиция жива постольку, поскольку она обновляется. Мы полтора десятка лет прожили в новом тысячелетии, а вот начался ли уже новый век в литературе? Ахматова писала, имея в виду 1914 год с первыми залпами мировой войны: «начинался не календарный — настоящий двадцатый век». Вот сегодня литературоведение размышляет, начался ли двадцать первый век в литературе, и пока не торопится с утвердительным ответом. Хотя буквально в самые последние годы мы увидели целый ряд очень интересных творческих индивидуальностей — та же Анна Матвеева, Евгений Водолазкин, новый букеровский лауреат Александр Снегирев, наш земляк Алексей Иванов, — но все же в жанрово-стилевом плане они скорее продолжают то, чем гордилась литература предыдущего столетия. Та же линия Бродский — Рыжий, как бы эти имена ни резонировали сегодня, это все-таки век двадцатый.
Целый клубок проблем принесла нам информационная революция. На протяжении нескольких последних тысячелетий цивилизация развивалась в коммуникативном поле, однозначно разделявшем устное и письменное общение. Но контакты через интернет не укладываются в эти рамки: речь, которой мы пользуемся в тех же социальных сетях, является и письменной, и устной одновременно, и не похожа ни на письменную, ни на устную речь докомпьютерной эпохи.
— В процессе литературного чтения очевидно вытеснение печатной книги аудиокнигой. Я знаю вполне зрелых людей, своих ровесников, которые разучились читать бумажные книги. Они скачивают аудиоверсии либо читают с монитора.
— Я думаю, именно распространение аудиокниг спровоцировало акцию по чтению «Войны и мира» Толстого, опять-таки в рамках Года литературы. Звучит слово Льва Николаевича, и миллионы людей получают возможность его услышать — это же замечательно. Хотя я остаюсь консерватором. Когда я слушаю чтеца, актера, — пусть даже это будет Юрский, который гениально читает многих авторов — он все равно стоит между мной и текстом, задавая свою интерпретацию, а когда я читаю книгу, то это только мой Андрей Болконский, только моя Наташа Ростова… Если есть выбор — читать книгу или слушать, смотреть экранизацию, театральную постановку — то я все-таки выбираю традиционную форму книги, она для меня предпочтительней.
— Леонид Петрович, информационная революция подарила нам еще одну важную вещь — сетевую словесность. Долгие годы бытовая, внелитературная словесность сокращалась в объеме: мы слышали жалобы на то, что люди разучились писать длинные письма, перестали вести дневники, исчезли альбомы уездных барышень… И вдруг все вокруг стали блогерами и пишут в Фейсбук!
— Да, есть примеры, когда автор, заявившей о себе в Интернете, потом издает книгу и приобретает статус профессионала.
— Самый известный пример — Слава Сэ, я бы еще назвал Наталью Волнистую…
— А вот пример из мира литературы: главный редактор журнала «Знамя» Сергей Чупринин вначале в Фейсбуке несколько месяцев публиковал мемуарные отрывки о литературной кухне конца советской эпохи, а потом эти тексты сложилось в «фейсбучный роман» «Вот жизнь моя...», который сейчас выпущен отдельной книгой. Денис Драгунский — тоже из Фейсбука.
В чем-то сетевые публикации сродни советскому самиздату. Не случайно большинство «сетевых» авторов хотят быть напечатанными. Традиционная форма журнальной и книжной публикации удостоверяет принадлежность к цеху.
— Однако сам факт, что цивилизационный прогресс стимулирует развитие словесности — пусть даже еще не литературы, но ее бытового основания, — мне кажется, отраден.
— Российская словесность и российская литература живы, и, очень надеюсь, еще не раз порадуют нас чем-то новым. Ведь литературный двадцать первый век еще только начинается.

Беседу вел
А. ЯКУБОВСКИЙ
Фото С. НОВИКОВА