ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА: МАКРО- И МИКРОИСТОРИЧЕСКИЕ ИЗМЕРЕНИЯ ЭТНИЧНОСТИ

В начале года на заседании президиума УрО РАН прозвучал интереснейший доклад директора Удмуртского Института истории, языка и литературы доктора исторических наук А.Е. Загребина (г.Ижевск) о первых результатах исследований по проекту «Поля не/существующего: новые источники по истории и культуре финно-угорских народов России», поддержанного грантом Российского научного фонда (см. «НУ» №3/2015). Речь в нем шла не только о результатах поисков, но и о том, как они происходили, была показана «изнутри» исследовательская работа во всей ее сложности и увлекательности. Предлагаем читателям любезно предоставленный автором сокращенный вариант этого текста, тема которого особенно актуальна сегодня, когда Россия готовится отмечать уже 70-летие окончания Великой Отечественной (Второй мировой) войны, а в мире опять неспокойно.
Ключевой тезис, или отправной пункт, поисков международной исследовательской группы, объединившейся на базе Удмуртского института истории, языка и литературы УрО РАН в рамках проекта состоит в следующем: «Финно-угорские народы России, чье жизненное пространство ныне находится в Западной Сибири, на Урале, в Среднем Поволжье, на Европейском Севере и Северо-Западе России, разделены расстояниями, спецификой хозяйства и образа жизни. Тем не менее, на протяжении длительного времени финно-угры осознают себя не только в качестве носителей определенной этничности, но и как представителей более широкой историко-культурной общности».
Дело в том, что результаты научных открытий, отражаясь на страницах академических изданий, школьных учебников и популярной периодики, постепенно формировали чувство финно-угорского родства. А внимание к проблемам истории и культуры живущих в России родственных народов со стороны финских, венгерских и эстонских ученых вело к интеграции исследований с российскими этнографами, создавая дискуссионный контекст, столь необходимый для развития науки. Финно-угорская тема стала для отечественной гуманитаристики одной из связующих нитей с европейским народоведением, наложив свой отпечаток на предметную область, полевые практики и биографии. Поэтому истоки современного финно-угорского мира следует искать не только в этнической истории, но также в сфере истории науки и политики.
Анализируя сложившуюся на сегодняшний день историографическую ситуацию, участники проекта пришли к такому консолидированному мнению: «Особенностью корпуса знаний о финно-угорских народах России является то, что большую часть источниковой базы составляют материалы, вошедшие в научный оборот во второй половине XVIII — начале XX в., когда и сложился свод сведений о народной жизни, что ныне принято ассоциировать с традиционной культурой. Многократное же обращение к «хрестоматийным» данным ведет к их исчерпанности, требуя новых, еще не ставших иконическими, текстов, фактов и артефактов». Добиться существенного продвижения в «полях не/существующего», то есть знания, до времени скрытого под спудом механической архивации и преднамеренного замалчивания, возможно было только при интеграции усилий специалистов смежных, но редко взаимодействующих отраслей — историков, этнографов, фольклористов, психологов и музейщиков, на ключевых датах, определяющих процесс «делания» истории. Кумулятивный эффект возникнет через обращение к ранее закрытым темам, по разным причинам оставшимся вне поля научной трансляции — например, к таким проблемам, как роль финно-угорского мира в глобальных конфликтах XX века (Первая мировая война, Гражданская война в России и эмиграция, сталинизм и репрессии, Вторая мировая война, холодная война и диссидентское движение).
В центре исследований по проекту в истекшем году оказались явления и люди, связавшие финно-угроведение с Первой мировой войной, столетие которой недавно отмечалось.
Интерес к этому великому событию вызван тем, что впервые в огонь войны в таком количестве были брошены идеологии, научные решения, а главное — огромные людские массы, ставшие (со) участниками вхождения мира в современность. Предметно нас занимал вопрос об этническом факторе противостояния континентальных империй, особенно в части финно-угорской проблематики. Работа в архивах и музеях России, Венгрии, Австрии и Германии ожидаемо открыла целый пласт неизвестных материалов, связанных с личными историями, наукой и политикой.
Как показали реалии тех лет, главные силы России были сосредоточены в ее регионах, где, в отличие от столичных городов, граждане гораздо более охотно объединялись в желании помочь фронту, облегчить страдания раненых и разместить беженцев, а люди разных национальностей с готовностью шли на тяготы и неудобства, связанные с войной. Подобных примеров при желании можно найти немало. Другое дело, что в отечественной истории был длительный период, когда о той «забытой войне» говорить было не принято, а если говорилось, то в определенном — осуждающем — ключе. Затерявшись в героике Гражданской войны, Первая мировая, тем не менее, оставила серьезный след в центральных и провинциальных архивах, музеях и самое главное — в семейной памяти россиян.
Обращение к этническому измерению истории Первой мировой войны возможно было разными путями. Участники проекта предложили свой способ прочтения «забытых текстов» тех нескольких военных лет, основываясь на материалах одного, сравнительно небольшого региона, в те годы состоящего из четырех южных уездов Вятской губернии (Елабужского, Сарапульского, Малмыжского и Глазовского), чуть позже ставших базой для создания удмуртской автономии, современной Удмуртской Республики.
Общая концепция состояла в том, что избранная микромодель наделена рядом уникальных признаков, открывающих новые исследовательские перспективы. Среди них:
1. Наличие передового промышленного производства (Ижевский оружейный и сталеделательный заводы, Камско-Воткинский завод), расположенного в центре преимущественно аграрной финно-угорской цивилизации.
2. Внутренняя конкуренция за доминирование в регионе между двумя типами урбанизации, представленными военными заводами и уездными городами с их купеческо-чиновным укладом.
3. Пересечение интересов трех основных этнических групп региона — удмуртов, русских и татар в контексте процессов ускоренного войной нациестроительства и роста этнического идентитета.
Реализация такого подхода к поиску и интерпретации ранее не опубликованных документов и материалов, связанных с периодом Первой мировой войны, воплотилась в коллективной монографии «Удмуртский край в годы Первой мировой войны (1914–1918 гг.)/Под общей ред. А.Е. Загребина и Н.В. Тойкиной. Ижевск, 2014» (см. фото на с.7), издание которой было финансово поддержано Правительством Удмуртской Республики.
Популяризация достигнутых результатов велась в том числе с привлечением музейно-экспозиционных возможностей. Так, совместно с администрацией МО «Город Сарапул» (центра прежнего уезда, в состав которого входили поселки Ижевского и Воткинского заводов) и коллективом Музея истории и культуры Среднего Прикамья подготовлена выставка «Сарапулъ. Мобилизацiя духа», посвященная 100-летию с начала Первой мировой войны. На выставке впервые были представлены материалы из истории запасных частей и ополчения, сформированных на территории Удмуртии, личные вещи беженцев и военнопленных, обнаруженных в ходе исследований по «чердачной археологии» в крае.
Проведенные исследования подкрепили начальную гипотезу о включенности края в российскую историю и всемирную цепь событий как на макросистемном уровне, так и на примерах из жизни и смерти «маленького человека». В этническом отношении удалось увидеть войну как один из двигателей процессов внутренней консолидации народов и культур Камско-Вятского междуречья. Рассматривая в этом контексте финно-угорскую составляющую, мы неизбежно обращались как к временам, предшествующим Первой мировой войне, так и хронологически отстоящим. В любом случае, ключевые пункты предпринятого путешествия в поисках новых источников были неизменны.
Итак, Ижевский оружейный и сталеделательный завод. Как «островок культуры» горнозаводского Урала, в условиях невиданного прежде напряжения производственных усилий он был более не способен ограничиться воспроизводством только внутренних ресурсов и начал в массовом порядке привлекать на завод местное, в основном удмуртское, крестьянство, формируя удмуртский промышленный пролетариат — в скором будущем одну из опор советской власти Вотской автономной области. Новые источники открыли драматичную картину каторжного труда десятков тысяч крестьян (стариков, женщин, подростков) на обязательных работах по заготовке дров, ложевого сырья и постройке узкоколейных железных дорог, идущих от завода к камским пристаням, поскольку самое современное в стране военное производство работало на древесном угле, дровах и сообщалось с внешним миром посредством гужевого и водного транспорта.
Возвращаюсь к идее поиска источников о периоде Первой мировой войны в рамках финно-угорского научного дискурса: вначале мы надеялись обнаружить новые факты об особенностях сформированных на территории края запасных частей и ополченческих дружин. Но гораздо более информативными и эвристичными стали материалы, связанные с историей плена. Дело в том, что еще с начала 1950-х гг. финно-угроведам был хорошо известен солидный том удмуртских текстов, записанных в лагерях военнопленных в Австро-Венгрии и Германии, изданный на средства Финно-Угорского общества. Однако, работая с этими текстами более полувека, почему-то никто из фольклористов не задался вопросом об истории записей. Занявшись, по сути дела, расследованием этого вопроса, мы получили интересную картину, проливающую свет на связь войны, науки и политики. Так мы вышли на имя видного венгерского лингвиста, фольклориста и этнографа Берната Мункачи, чья деятельность в области финно-угроведения снискала ему уважение в научном мире.
Окончание следует

На фото: А.Е. Загребин выступает на президиуме УрО РАН;
карта расселения финно-угорских народов;
слушательницы курсов сестер милосердия при Сарапульской общине, 1917.