НИКОЛАЙ ЖУЛАНОВ: «ТОТ УТЕС СТАЛИНГРАДОМ ЗОВЕТСЯ…»

Последние дни великой битвы глазами участника

Все меньше и меньше остается фронтовиков — реальных участников Великой Отечественной войны. Отсюда все больше возможностей под видом «переосмыслений» и «обобщений», в русле новейших «трендов» и «брендов» все более вольно трактовать, а то и вовсе искажать факты истории. И тем ценнее сохранившиеся документальные свидетельства тех событий, тексты, написанные самими фронтовиками. Перед вами один из таких текстов из семейного архива. Его автор — мой двоюродный дядя Николай Григорьевич Жуланов. Со второго курса Московского института иностранных языков наш дядя Коля ушел добровольцем на фронт, стал военным переводчиком. Большую часть войны провел на передовой, в дивизионной разведке, сам брал «языков». Отлично владея немецким, совершал рейды в глубокий тыл врага. Прошел Сталинград, потом — Корсунь-Шевченковскую операцию (начало 1944 г.), которую называли «малым Сталинградом». Освобождал Правобережную Украину, Румынию, Венгрию, Польшу (в том числе Освенцим), Чехословакию. Интересно, что значительную часть войны дядя Коля воевал в одном укрепрайоне со своей матерью Фаиной Семеновной, нашей бабушкой Фаиной, врачом-стоматологом, которая в свои пятьдесят шесть лет добилась права быть на фронте вместе с сыном и его боевыми товарищами, но это отдельная, потрясающая история.
Эта статья написана Николаем Григорьевичем к 30-летию окончания Сталинградской битвы (следовательно, в 1973 году) и с тех пор, аккуратно напечатанная на машинке, хранится в его московской квартире. Не знаю, почему она нигде не публиковалась прежде. Не исключено, что свою роль сыграл какой-нибудь чересчур осторожный советский цензор, решивший, что питаться вражескими галетами голодному воину-победителю не пристало, а может быть, автор не слишком высоко ценил свой литературный дар (хотя многие прежние и нынешние публицисты владеют словом неизмеримо хуже). В любом случае текст этот, любезно переданный мне братом, сыном дяди Коли Александром Жулановым, достоин своего читателя. Думаю, в эти майские дни такая «семейственность» более чем уместна.
Андрей ПОНИЗОВКИН

Летом 1942 года у Сталинграда развернулось одно из самых кровопролитных сражений в истории войн. Пользуясь отсутствием второго фронта, гитлеровцы перебросили значительные силы из Западной Европы на южное направление советско-германского фронта и, обеспечив себе численное превосходство, осуществили прорыв. Немецко-фашистские войска, стянутые в этот район, были очень значительны: 6-я немецкая армия, которой командовал генерал-полковник Паулюс, 4-я немецкая танковая армия, румынские и итальянские соединения — в общей сложности около 50 дивизий, свыше миллиона солдат.
Гитлеровское командование было совершенно уверено, что опытные отборные соединения фашистской армии быстро расправятся с советскими войсками, оборонявшими этот удаленный от западных границ и потому совершенно неподготовленный к обороне район.Однако самоотверженные защитники Сталинграда, проявившие величайшее самопожертвование и высокое воинское умение, стали на пути захватчиков несокрушимой стеной. К октябрю 1942 года, не сумев преодолеть сопротивление советских войск, гитлеровцы вынуждены были приостановить наступление и развернуть строительство оборонительных сооружений, надеясь в течение зимы отсидеться за укрепленными рубежами и удержать захваченные территории. Провал запланированного наступления означал для немецкого командования не только крах планов захвата Сталинграда и всей кампании 1942 года. Падение Сталинграда было условием вступления в войну Японии и Турции, поэтому гитлеровцам была нужна победа любой ценой.
Немецкие стратеги были совершенно уверены, что после изнурительных оборонительных боев советские войска будут не в состоянии начать сколько-нибудь широкие наступательные действия. Поэтому, хотя в ноябре командование противника по отдельным признакам начало подозревать, что советские части в районе Сталинграда готовятся к наступлению, разгадать планы и установить направления ударов Советской армии оно не сумело.
19 ноября 1942 года войска Юго-Западного и Донского фронтов начали наступление. 23 ноября советские войска окружили в районе крупную группировку и начали уничтожать ее, нанося все более и более сокрушительные удары.
Немецко-фашистское командование попыталось деблокировать войска, попавшие в Сталинградский котел: для этого была создана группа армий «Дон» под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна, считавшегося у немцев «знатоком стратегии». Надежды на помощь Манштейна не оправдались, хотя его войска вгрызлись в порядки советских войск и приблизились к окруженным на 40–45 километров.
После того как наступление группировки Манштейна провалилось, положение окруженных гитлеровских войск стало безнадежным. Чтобы поддержать моральные и физические силы окруженных, фашистское командование пыталось организовать снабжение продуктами, которые сбрасывались с самолетов. Однако прорываться через кольцо окружения было нелегко даже по воздуху, так как наши зенитчики зорко несли свою службу. Немецкие летчики часто сбрасывали продукты не в кольцо, а на наши войска — видимо, чтобы и не слишком рисковать, и, вернувшись, доложить, что боевое задание выполнено, груз сброшен. Для наших солдат это был совсем неплохой дополнительный паек. Мы сначала с опаской (не отравлено ли?), а потом вовсю уписывали галеты, консервы, джем и даже упакованный в целлофан свежий хлеб. Зато немецкие сигареты, несмотря на красивый вид, популярностью не пользовались: это была бумага, пропитанная никотином и чем-то еще.
Щадя немецких солдат и не желая, чтобы напрасно несли потери и наши войска, советское командование предъявило 8 января 1943 года командующему окруженной группировкой ультиматум о капитуляции, в котором сдававшимся гарантировались жизнь и безопасность, а офицерам даже сохранялось холодное оружие. Однако эти гуманные и великодушные условия были отвергнуты. Когда срок ультиматума истек, 10 января в 8 утра советские войска начали решительное уничтожение вражеской группировки. Наши солдаты и офицеры проявляли чудеса героизма…
Как и во всех сражениях, героически воевали и наши женщины, наши девчата. Разведчицы и военные регулировщицы, связистки и повара, зенитчицы и снайперы — все они бессонными ночами и напряженными днями, в снегу на передовой или в тесной дымной землянке достойно несли тяжелые солдатские обязанности. Но, пожалуй, особенно трудно в последние дни Сталинградского сражения приходилось санитаркам. Сильные декабрьские холода приводили к тому, что если раненого не вытаскивали за 20–30 минут с поля боя, точнее, из снега или со льда, то, ослабев от раны, от потери крови, он неизбежно замерзал. Нужно было выносить раненых быстро, несмотря на то что обычно бой шел очень напряженный. Санитарок безжалостно уничтожали фашистские снайперы, их не хватало, работали они буквально без отдыха. Мне приходилось не раз видеть, как к нашим раненым подползали под пулями мокрые от пота, несмотря на холод, расстегнувшие полушубки девчата, которые всего несколько минут назад уже оттащили в тыл наших бойцов. Дрожащими от напряжения и усталости обмороженными пальцами они наскоро останавливали кровотечение и снова волокли на себе солдат, становившихся неуклюжими и тяжелыми от ранений…
День за днем сокращалась площадь Сталинградского «котла», уменьшались силы окруженных фашистских войск. В конце января 1943 г. части 159-го укрепленного района, которые уже давно активно наступали вместе с корпусами и дивизиями, вели бои по уничтожению Северной группировки гитлеровских войск. Эта группировка, которой командовал генерал-полковник Штрекер, размещалась в стенах Сталинградского тракторного завода — хотя, конечно, то, что там оставалось, назвать заводом было уже невозможно. Советская авиация бомбила противника почти непрерывно, артиллерия крушила толстые кирпичные стены. Однако и после этих бомбардировок, как только наши солдаты поднимались в атаку, развалины оживали, и плотный автоматно-пулеметный огонь непроходимой стеной вновь окружал гитлеровцев. Немцы были уверены, что после их отказа капитулировать пощады не будет никому.
Чтобы разубедить их в этом и рассказать правду о советском плене, мы при каждом удобном случае вытаскивали на передовую жестяные рупоры, а кое-где и динамики киноустановок и пытались убедить незадачливых фашистских вояк сдаться в плен. Однако никакого видимого эффекта это не производило, во всяком случае, внешне. Часто, как только мы обращались к окруженным, противник начинал стрелять и заглушать наши слова. Иногда получалось даже наоборот: вместо того чтобы сдаваться в плен, немецкие солдаты, за которыми следовали их офицеры, шли на нас в ожесточенную атаку. Помню, как-то раз нас выбили из только что взятого нами каменного сарая, и мы не сумели взять с собой злополучный рупор. В связи с чем выдержали немало насмешек — в том смысле, что уж теперь-то Геббельс непременно использует наш рупор.
Ни 30, ни 31 января овладеть тракторным нам не удалось. Эта группировка (теперь уже последняя, так как в самом Сталинграде Паулюс сдался 31 января) сопротивлялась и 1 февраля. День был пасмурный, шел густой снег, самолеты не летали. Несколько притихла и артиллерия. Бойцы готовились к решительному штурму и отдыхали в землянках при свете «ламп-молний», которые были просто артиллерийскими гильзами с зажатыми в них кусками портянок. В эти гильзы наливали бензин с солью (чтобы бензин не взорвался) — получалась вполне приличная лампа. Каждый занимался своим делом. Кто-то в который уже раз чистил оружие, кто-то чинил обмундирование или писал домой «треугольник» (так называли письма, потому что конвертов не было, и их складывали треугольником). Кое-кто пел. В те дни в Сталинграде была особенно популярна песня Долматовского:
«Есть на Волге утес.
Он бронею оброс,
Что из нашей отваги
куется.
В мире нет никого,
кто не знал бы его:
Тот утес
Сталинградом зовется».

У каждого человека в жизни бывают дни, которые, сколько бы ни прошло лет, сохраняются в памяти такими живыми, словно это было только вчера. Для меня таким днем стало 2 февраля 1943 года. Все детали, все краски этого необыкновенного дня живо встают предо мной.
Ночь на второе февраля была неспокойной. Почти непрерывно в небе висели осветительные ракеты, мертвенно-зеленоватым светом заливавшие все вокруг. Часто слышался вой мин, иногда настоящих, но имевших дополнительное устройство, создававшее неприятный вой, а иногда это были ракеты, которые при помощи этих же издававших вой свистушек казались настоящими минами.
Утро занялось после совершенно бессонной ночи на нашем КП, расположенном напротив стен Сталинградского тракторного завода. Как только начало светать, в воздухе сразу повис густой гул бомбардировщиков. Самолеты летели, словно на параде, «волнами» по 36 штук, соблюдая почти безукоризненное равнение, и вой и грохот разрывающихся бомб как будто поглощал все находившееся на земле. Во время коротких интервалов между «волнами» бомбардировщиков штурмовики поливали огнем своих пушек развалины тракторного. А самолеты все шли и шли, думалось, им не будет конца. И вдруг воздух словно взорвался грохотом артиллерийского налета. Над развалинами завода поднялся густой черный столб дыма и пыли. Казалось, за ним не могло остаться ничего живого.
И все-таки когда части укрепрайона пошли на штурм, снова послышался пулеметный треск. Это был уже не тот огонь, что встречал нас позавчера и вчера, но он еще косил наших бойцов.
Прямо перед нами по кружевной от дыр крыше полз какой-то гитлеровский солдат. В него начали стрелять, но он вдруг замахал руками, и перед нами забилось на ветру большое белое знамя: простыня. Солдаты уже начали капитулировать, но бой еще не прекращался. Мне довелось потом допрашивать этого солдата: он полез на крышу по собственной инициативе и едва не поплатился за это жизнью, так как сначала в него стреляли наши солдаты, а потом стали стрелять свои же немецкие офицеры.
Еще шла ожесточенная перестрелка, когда нам сообщили, что наши части окружили немецкий штаб, но немецкое командование будет вести переговоры только с советским генералом или полковником, не ниже. Командующий 159 укрепрайоном полковник Иван Николаевич Виноградов (позднее генерал-майор) смело пошел вперед. Каждый из нас, шедших рядом, стремился прикрыть любимого командира собой, но он решительно всех отстранял и шел первым. Когда мы подошли к окруженному немецкому штабу, я увидел картину, которой не поверил бы в кино и которую больше на фронте никогда не видел. Открыто, во весь рост, друг против друга стояли советские и гитлеровские солдаты, наведя друг на друга автоматы. Все молчали, но, казалось, вздрогни один из них, и из автоматов рванутся смертоносные полосы огня.
Полковник Виноградов спросил у немцев, где находится штаб, и двое рослых фельдфебелей подошли к нашей группе и, все так же напряженно держа нацеленные автоматы, сказали, что пропустят только генерала и переводчика.
«Я полковник», сказал Виноградов, «а это мой переводчик», указав на меня. Нас ввели в развалины по узкой бетонной лестнице в сопровождении уже двух других фельдфебелей (но тоже с автоматами). Мы спустились в подвал, прошли по коридору, наконец, перед нами распахнули дверь.
В помещении штаба было чисто, ровные стопки бумаги лежали на столах, полевые телефоны блестели. Сами офицеры были чистыми, аккуратно выбритыми. Какой разительный контраст с голодными и обмороженными, заросшими щетиной и покрытыми вшами солдатами и офицерами «наверху», в подразделениях строевых частей!
Штабники заявили нам, что они согласны капитулировать только на определенных условиях. «Только безоговорочная капитуляция!» — спокойно ответил Виноградов. Немцы продолжали нагло твердить, что они еще управляют войсками и дадут команду продолжать сопротивление.
Мы вышли. Наверху уже стихийно началась капитуляция. Солдаты и даже офицеры с поднятыми руками, бросая оружие, оставляли свои последние убежища.
К 12 часам штаб капитулировал. Пленение Штрекера оформил прибывший на территорию завода заместитель командующего 66-й армией генерал-лейтенант П.М. Козлов.
Выстрелы почти всюду смолкли. Улицы тракторного напоминали квартиру, в которой хозяева свалили на пол все свои вещи. Большими грудами лежало оружие, брошенное сдавшимися в плен: немецкие автоматы, «парабеллумы» и «вальтеры» в кожаных и деревянных кобурах. В цехах стояли большие ящики, полные «Железных крестов» I и II класса, знаков «Штурмабцейхен» за отличие в рукопашном бою и других наград гитлеровской Германии, которые были доставлены в «котел» для поднятия духа фашистских вояк, но которые даже не успели раздать. Валялись иллюстрированные солдатские журналы, канцелярские книги, и тут же лежали замерзшие трупы убитых захватчиков и отдельные части тел: нога, обутая в широкий немецкий сапог, каска, наполненная заледенелым кровавым месивом мозга и костей. Рядом с разбитыми кузовами стояли совершенно целехонькие автомашины, которым в окружении некуда было ехать. Все перемешалось.
Появились шедшие свободно, без боевого напряжения, советские солдаты, связисты тащили куда-то катушки проводов, налаживая связь. Часто слышался вой трофейных «свистушек», имитировавших вой мин, и тогда окружающие привычно нагибались, вызывая смех шутников, пускавших их в воздух.
Наши врачи и санитары уже спускались в подвалы, превращенные немцами в госпитали, где буквально друг на друге лежали обессиленные раненые «фрицы». Им тут же начали оказывать помощь. Наши солдаты отдавали изголодавшимся вражеским солдатам свои немудреные солдатские пайки. Велика доброта советского солдата, который может отдать свою краюху хлеба врагу сразу после боя, где гибли боевые друзья и где мог быть убит он сам, врагу, который, может быть, убил или замучил кого-то из его родных. Гитлеровские оккупанты воочию убеждались, что советский солдат не переносит свою ненависть к врагу, как бы велика она ни была, на поверженного противника, беспомощного, не способного сопротивляться.
Нам еще не верилось, что закончилось это небывалое в истории войн сражение, длившееся 200 дней и ночей. Сражение, в котором участвовало свыше 2 миллионов человек, 26 тысяч орудий и минометов, более двух тысяч танков, более двух тысяч самолетов. Сражение, в котором была окружена и уничтожена группировка, насчитывавшая 22 вражеских дивизии, 3200 артиллерийских орудий, 200 танков и столько же бронемашин. На поле боя было подобрано и похоронено 147 200 убитых фашистских солдат и офицеров, свыше 91 000 человек было взято в плен, в том числе более 2500 офицеров и 24 генерала.
Еще не верилось, что мы вот так, сразу очутились в глубоком тылу, хотя только что здесь шел самый ожесточенный бой. И хотя это была огромная победа, впереди еще предстояли новые сражения, новые трудные солдатские пути. Еще много времени отделяло нас от того дня, когда славное Знамя Победы взовьется над поверженным Рейхстагом. И мы были готовы пройти этот путь…

На архивных фото: Николай Жуланов; благодарность Верховного Главнокомандующего — выписка из приказа; с разведчиками на территории Венгрии, 1944 г.; Фаина Семеновна и Николай Григорьевич Жулановы,
фронтовой снимок;
лошади на войне были одним из основных видов транспорта.