«ПОБЕДА БЫЛА ПОТОМ...»

В феврале 1941 года мне исполнилось 10 лет. Мы (я, мама, папа и бабушка) жили в Киеве. Мама — служащая, заочно училась на 5-м курсе мединститута, папа — военнослужащий. В июне отец должен был выехать со своей воинской командой на летние сборы в Западную Украину и поэтому вывез меня, маму и бабушку на летний отдых в деревню на берегу Днепра недалеко от Киева.

Для меня, городского мальчика, жизнь в деревне была замечательным приключением. Одним из любимых занятий было бегать по утрам на берег Днепра и выбрасывать из рыбацких лодок в воду мелких рыбешек, которых рыбаки держали в качестве будущих насадок для рыбалки. Именно этим делом я занимался утром 22 июня 1941 года (очень уж жалко мне было маленьких пескарей и красноперок, ожидавших на дне лодок в теплой водичке конца в зубах у щуки или большого окуня), когда на берег прибежала бабушка, крича: «Боря, о Боже, началась война!». На следующий день мы на попутном грузовике выехали в Киев.

В моей памяти в первые дни жизнь в городе отличалась от мирного времени только ежедневными ночными бомбежками немецкой авиации, сопровождавшимися диким воем сирен и призывами из всех громкоговорителей бежать в бомбоубежища или подвалы домов. Но для нас, глупых мальчишек, гораздо интереснее было подниматься вместе со взрослыми на крыши домов, чтобы сбрасывать вниз «зажигалки» (первые дни немцы бомбили жилые кварталы только «зажигалками»). До сих пор не понимаю, почему взрослые не прогоняли нас с крыш.

Через несколько дней вернулся с командой отец, его часть укомплектовывалась живой силой и техникой для отправки на фронт. У нас были дальние родственники в Свердловске, и папа решил отправить нас в эвакуацию, видимо, понимал, что Киев скоро сдадут немцам. Он посадил меня, маму и бабушку в теплушку товарного поезда, везущего в Свердловск работников и какое-то оборудование одного из киевских заводов. Больше я папу не видел — он погиб на фронте поздней осенью 1941 года.

Теплушка, в которой мы оказались, была довольно просторной и чистой, вдоль стен были установлены в три этажа деревянные нары. Нам достались широкие нары третьего этажа вдоль торцевой стены вагона как раз под проемами-отдушинами, закрытыми снаружи толстыми металлическими листами. Простояли мы на вокзале почти до темноты (я довольно быстро уснул), а поздно вечером тронулись на восток. Проснулся я ночью от какого-то дробного стука по стенкам теплушки, хотел было спрыгнуть на пол, чтобы посмотреть через щели, что происходит снаружи, Но, получив изрядного тумака от мамы со словами «Нас обстреливают фашистские летчики из пулеметов», забился в самый угол нар и утих. Утром попутчики рассказали, что мы отделались легким испугом — как только наш состав проехал по железнодорожному мосту, его (мост) напрочь разбомбили.

Ехали мы до Свердловска почти месяц, часто останавливались, пропуская пассажирские и литерные поезда. Во время остановок на маленьких станциях можно было запастись кипятком, купить (или выменять) чего-нибудь покушать у местных жителей. Народ в теплушке (и кое-какая живность) подобрался спокойный, ехали без ссор и скандалов. Но запомнились на всю жизнь два происшествия в дороге.

Первое. Время было очень тревожное, в дороге люди не имели никакой информации, а шпиономания набирала силу непонятным путем. И вот в каком-то маленьком городишке к нам в теплушку подсел немолодой (лет сорока) худой мужчина в клетчатом костюме кофейного цвета и соломенной шляпе с ленточкой (похоже, провинциальный актер). В руках он держал маленькую котомочку, как оказалось, с едой. Он примостился в углу теплушки и что-то тихо напевал, ни с кем не вступая в разговоры. Так прошло несколько часов. И вдруг раздался истерический крик «... Это же немецкий шпион! ...». Мгновенно нашлись несколько человек, которые сбросили засов с дверей теплушки, раздвинули дверь и выбросили этого человека из теплушки «без суда и следствия» на медленном ходу состава. Такое было время…

Второе. Мы долго стояли на какой-то маленькой станции после Куйбышева (Самары). Пошел слух, что будем еще долго стоять, и мама пошла за кипятком, состав тронулся, быстро набирая скорость. Сухой остаток: я и бабушка в теплушке, очень смутно представляем, куда и зачем мы едем, что должны делать, мама без документов и денег где-то на российских просторах… Так продолжалось два дня: я ревел со страху, бабушка молила Бога о спасении, а население теплушки успокаивало нас и кормило, поило. И вдруг... в Челябинске в  теплушку влетает мама с пустым чайником и со слезами на глазах, рассказывая, как добрые люди бескорыстно помогали ей догонять наш состав на перекладных.

По приезде в Свердловск нас временно поселили на сцене клуба в городке милиции. Сцена была разгорожена простынями на стояках примерно на десять кабинок для десяти эвакуированных семей. Опять же компания собралась дружная, но я прожил на сцене недолго, так как заболел скарлатиной (видно, заразился в дороге) и попал в больницу. Болел я не очень тяжело и помню, что запоем читал «В лесу» А.П. Бондина. Именно с этой книги, с ее страниц, передающих прекрасные запахи уральской природы, началось мое знакомство с Уралом.

Так начиналась для меня война, а потом были тяжелейшие годы выживания и ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА.