АКАДЕМИК Ю.А. ЗОЛОТОВ: «ТРЕБОВАНИЯ К АНАЛИТИКАМ ПОСТОЯННО РАСТУТ»

— Пожалуй, нет. И опытов на подоконнике я не ставил. Более того, химию как предмет своих будущих занятий я выбрал, можно сказать, случайно. Я происхожу из тверских крестьян, родился в селе Высоковское Московской области. Никто в нашей семье наукой не занимался. И сам я в старших классах больше увлекался литературой и гуманитарными предметами, чем естественными. Но к окончанию школы произошел некий перелом, и я решил поступать в МГУ на химический факультет. Поскольку я был обладателем золотой медали, мне предстояло пройти лишь короткое собеседование. Я постарался к нему хорошо подготовиться: приехав в Москву и поселившись у тети, первым делом записался в Ленинскую библиотеку (ныне Российская государственная библиотека — ред.) и освоил внушительный объем химической литературы, так что на собеседовании показал себя «продвинутым» химиком и был принят в МГУ. И все же в течение первого года обучения, когда основным предметом была неорганическая химия, сомнения продолжались, я даже подумывал сменить факультет. На втором курсе началась аналитическая химия, и тут уж все мысли о переменах были оставлены, о чем я никогда не жалел. После окончания университета академик Иван Павлович Алимарин пригласил меня в Институт геохимии и аналитической химии им. В.И. Вернадского АН СССР. Там я проработал тридцать лет и три года. Сначала занимался аналитической химией трансурановых элементов, конкретно — нептунием. Моя кандидатская диссертация имела гриф «секретно». Нептуний я получал путем облучения урана на ядерном реакторе и сам себе обеспечивал меры защиты от радиации — использовал свинцовые кирпичи, вытяжной шкаф, специальные перчатки.

— Да, экстракционный метод широко применяется в радиохимическом производстве, в частности на ПО «Маяк» в Озерске. Это основной метод переработки облученного ядерного горючего. Но он также необходим для выделения и разделения элементов в аналитической химии и цветной металлургии.

Жидкостная экстракция (от лат. extraho — извлекаю) — это распределение компонентов между двумя несмешивающимися растворителями. Мне удалось обнаружить, а точнее, сначала предсказать, что в этом процессе происходит подавление экстракции одного элемента другим. На этой основе была развита теория взаимного влияния элементов при экстракции. Мы предложили ряд новых экстрагентов и разработали методики разделения сложных смесей веществ для целей аналитической химии, радиохимии и гидрометаллургии. Это стало темой моей докторской диссертации и десятка книг. Наши работы в этой области получили известность за рубежом, я входил в состав оргкомитетов международных конференций, посвященных теории и методам экстракции, был членом Международного комитета по экстракционной химии и технологии, а серия моих работ по экстракционным методам была удостоена медали этой организации.

Однако сейчас в аналитической химии экстракция занимает относительно скромное место. Требования к аналитическим методам постоянно растут. Во многих современных отраслях — в микроэлектронике, оптоволоконных технологиях и даже, казалось бы, в устоявшейся металлургии — необходимы методики, позволяющие определять очень малые количества различных веществ. Так, получая материалы для электронных устройств, нужно знать, как примесь, например, медь, в полупроводниковом кремнии распределена по слоям. 

— Очень тонкие. Мы развили общую методологию концентрирования микрокомпонентов для последующего определения их содержания в объекте и разработали новые методы концентрирования. Этот цикл работ я начал еще в Институте геохимии и аналитической химии им. В.И. Вернадского, а затем продолжил в Московском университете, где заведую кафедрой аналитической химии, став преемником моего учителя академика Алимарина. Мы разрабатываем методы сорбции, то есть поглощения одних веществ другими. Такие методы позволяют одновременно сконцентрировать все примеси в малый объем, чтобы потом их все сразу определить посредством, например, рентгенофлуоресцентной спектроскопии. По результатам этих исследований написано несколько книг, создан ряд новых сорбентов, в том числе в виде фильтров.

— Одна разработка нашей кафедры применяется более чем в 400 организациях для определения примесей в водах, технологических продуктах, которые, как правило, содержат много токсичных элементов, в частности тяжелых металлов, и определять их все одновременно очень удобно. Число объектов химического анализа постоянно увеличивается — стремясь улучшить качество жизни, мы пытаемся получить как можно более полное представление об окружающей среде. Взять хотя бы воду. Есть воды рек и пресных водоемов, морские и подземные, есть питьевые и сточные, и каждый тип вод нужно исследовать своими аналитическими методами. Если подходить к решению таких задач экстенсивно, то в будущем придется половине населения страны заниматься химическим анализом. Этот, понятно, бесперспективный, надо искать другие возможности. Одна из них — использовать интегральные показатели. К примеру, серьезная проблема — загрязнение воды высокотоксичными фенолами. Можно для определения каждого фенола разрабатывать свою методику. А можно обнаружить все фенолы сразу, подобрав химическую реакцию, позволяющую измерить так называемый фенольный индекс.

Еще один методический прием исследования той же воды на содержание вредных примесей — скрининг, то есть первичная оценка состава объекта как первая стадия многоступенчатого анализа. Это можно делать с помощью, например, биотеста, используя организмы, которые реагируют на сам факт содержания в воде нежелательных веществ. Например, дафнии не переносят присутствия тяжелых металлов. Если же они живы, значит, вода чистая, и не нужно делать дорогостоящие анализы на каждый из металлов.

— Совместно с коллегами из НИИ пульмонологии на кафедре разрабатывается методика диагностики легочных заболеваний по содержанию пероксида водорода в конденсате выдыхаемого воздуха. Вообще исследования состава выдыхаемого воздуха очень информативны, этим начал заниматься еще Антуан Лавуазье. Так, присутствие ацетона служит признаком диабета, а обнаружение этанола, как всем известно, свидетельствует о том, что водитель принимал алкогольные напитки.

Если говорить о контроле пищевых продуктов, то мы этим активно занимаемся. Одна наша аспирантка — она только что защитилась — разработала оригинальный  метод контроля молока на наличие остатков антибиотиков и сульфаниламидов, которые коровам добавляют в корм, чтобы избежать развития инфекций. Гораздо проще определять присутствие нежелательных примесей в исходном продукте, чем делать многочисленные пробы готовой молочной продукции.

— Наша ассоциация создана на базе Научного совета РАН по аналитической химии в 1992 году, она объединяет большое число организаций России и ориентирована прежде всего на развитие и укрепление экологической аналитической службы. Раз в два года мы проводим всероссийские конференции по анализу объектов окружающей среды «Экоаналитика» и конференции по методам анализа и контроля качества воды в рамках международного конгресса «ЭКВАТЭК. Вода. Экология и технология». Работал московский семинар по этой тематике, мы занимались обучением и переподготовкой специалистов.

Ассоциация располагает и собственной производственной базой. Сегодня мы выпускаем более 100 наименований стандартных образцов и аттестованных растворов ионов и органических веществ для контроля состава объектов окружающей среды и сертификации пищевых продуктов, для экспресс-анализа вод, напитков и других жидкостей и действительно заслужили репутацию надежного и высококвалифицированного разработчика и поставщика научно-технической продукции.

— Это правда. Я готовлю справочники «Кто есть кто в аналитической  химии», совсем недавно вышла моя книга «Путешествия по миру для встреч с коллегами. Академическая химия в лицах». Не раз я делал доклады по истории нашей науки на менделеевских съездах, вхожу в состав редколлегии журнала «Вопросы истории естествознания и техники».

Став  директором Института общей и неорганической химии им. Н.С. Курнакова РАН (Юрий Александрович руководил ИОНХ в 1989–1999 годах — ред.), я заинтересовался его историей, и мне удалось пополнить ее неизвестными подробностями. Наш институт был организован в 1934 году во главе с академиком Николаем Семеновичем Курнаковым — создателем метода физико-химического анализа. Считалось, что произошло это в результате объединения трех академических подразделений: Института физико-химического анализа, Института по изучению платины и других благородных металлов и лаборатории общей химии Академии наук — первого научно-образовательного химического учреждения России, созданного еще  Ломоносовым. Но я выяснил, что в состав ИОНХ вошло еще одно подразделение — лаборатория высоких давлений, которую до 1930 года возглавлял выдающийся российский ученый, академик Владимир Николаевич Ипатьев, многое сделавший для отечественной химической промышленности. В конце 1920-х годов он начал опасаться ареста. Узнав из газет во время зарубежной поездки о раскрытии «контрреволюционной вредительской и шпионской организации» в советской оборонной отрасли, он решил не возвращаться в СССР. Работал главным образом в США. Постановлением общего собрания АН СССР в 1936 году Ипатьев был исключен из ее членов  и вскоре лишен советского гражданства. В США Ипатьев стал одним из основателей нефтехимии, изобрел высокооктановый бензин, на основе его исследований было налажено производство полимеров и пластмасс, он получил более 200 патентов. А из истории отечественной науки его имя было надолго вычеркнуто, и сведения о том, что его лаборатория вошла в состав ИОНХ, были утеряны. Владимир Николаевич скончался в США в 1952 году. В 1990 году общее собрание АН СССР приняло постановление о восстановлении В.Н. Ипатьева в Академии наук СССР, и о нем стало возможно говорить и писать. Обо всем этом я в свое время сделал доклад на заседании ученого совета нашего института.

— Несмотря на негативные последствия введения ЕГЭ и постоянные пертурбации в вузовской сфере, «качество студента» остается еще достаточно высоким, по крайней мере в МГУ. Официальный конкурс на химический факультет небольшой, но слабые к нам просто не идут. И спрос на наших выпускников за рубежом не упал. К сожалению, мы по-прежнему теряем многих из них, особенно иногородних — жилье в Москве приобрести невозможно, и молодые специалисты уезжают в западные университеты.

Что касается нынешней реформы РАН, то мое мнение не отличается от мнения большинства коллег. Разрушение академической системы — большая ошибка, а те, кто затеял масштабную «реформу» Академии, должны когда-нибудь понести за это ответственность. Стремление переформатировать российскую науку по западному образцу происходит от незнания отечественной истории и наших традиций. У нас высшая школа создавалась Академией, а не наоборот.

Я хорошо представляю, как организована наука на Западе, где национальные академии наук не имеют такого статуса, какой имела РАН. Я всегда был «выездным», впервые побывал за рубежом, в ФРГ, еще в 1959 году и с тех пор посетил более 40 стран. Работал в международных научных организациях, в том числе в ИЮПАК (Международный союз теоретической и прикладной химии), в Федерации европейских химических обществ (ныне Европейская ассоциация химических и молекулярных наук), в редакциях международных научных журналов, был экспертом фонда Сороса и программы ИНТАС. Мой сын, окончивший геологический факультет МГУ, сейчас профессор Аризонского университета. Дела у него идут неплохо, есть гранты, но он не в штате, и если гранты закончатся, он окажется без работы. Западная модель организации науки, когда фундаментальные исследования сосредоточены преимущественно в университетах, имеет свои плюсы и минусы. Но в любом случае копировать ее и насильственно насаждать у нас не стоит. И я очень надеюсь, что здравый смысл в конце концов восторжествует.