СТЕПЕНИ ЗАЩИТЫ ДЛЯ ЯМАЛА

— Спасибо, и, конечно, поздравить надо всех коллег, которые шли к этим решениям долгие годы. Особая благодарность — губернатору Ямало-Ненецкого автономного округа Дмитрию Николаевичу Кобылкину, настоящему патриоту своего края, и всей администрации округа. Без их доброй воли, энергии никаких решений не было бы. Кроме того, должен сказать, что произошедшее — лишь начало нового этапа огромной работы, которую всем нам предстоит продолжать.

— Распространена точка зрения, согласно которой главная экологическая проблема Ямала — загрязнение природы, связанное с добычей углеводородов. Оно, конечно, имеет место. Но если взять реки, то это прежде всего русло Оби. Огромное же число притоков, втекающих в Обь с уральских гор, из правобережной тундры, практически нетронуты, девственны, а количество ценных видов рыб в них резко сокращается. Почему? Потому что главная проблема, я в этом убежден, — уничтожение биоресурсов, а не антропогенная «грязь». И из этих биоресурсов первостепенное внимание надо уделять социально значимым — рыбе и оленьим пастбищам. Без этих двух составляющих нормальная жизнь коренных народов округа — ненцев, хантов, манси, селькупов — непредставима, это основа их существования. И сегодня на Ямале с ними происходят парадоксальные вещи. В крупнейшем газо- и нефтедобывающем регионе — самое большое в мире оленье стадо, около 750 тысяч голов! Причем его гигантский, почти двукратный, рост произошел именно во время освоения месторождений, эти два процесса шли одновременно. Для «сиюминутной» экономики вроде бы хорошо, но не для экологии, агрессивное вмешательство в которую может привести и уже приводит к катастрофическим последствиям. Пастбища могут выдержать только определенное количество животных, есть специальное понятие — «оленеемкость пастбищ». Так вот если пятьдесят лет назад она составляла цифру десять оленей на гектар в сутки, то сегодня всего лишь два — снижение в пять раз. Переизбыток оленей сказался на растительном покрове, есть участки, где его практически нет. Сегодня примерно 6 % территории Ямала — чистые пески. Это больше, чем территории, которые отчуждаются под разработку нефтяных и газовых месторождений. А песок, как гласит оленеводческая пословица, «олень делает» — он вытаптывает растительность, ветер выдувает почву, и образуется пустыня. Благодаря уничтожению лишайникового покрова на полуострове уже практически нет нормальных зимних пастбищ, меньше зеленых, кустарниковых оленьих кормов. В итоге за эти годы почти в два раза снизился вес северного оленя, у самок-важенок уже не бывает приплода по два олененка, а только по одному. И это знают все, но снижать поголовье никто не хочет: стада в основном частные, и это большие прибыли. Ведь ценятся прежде всего панты — оленьи рога в период их роста, из которых делают омолаживающие лекарства для восточной медицины, и они растут независимо от размеров животных. Спрос на панты огромный — в основном их покупают китайцы, ими торгуют на гонконгской, сингапурской биржах. Если верить интернету, за один прошлый год только брокеры заработали на них 18 миллионов долларов. Тогда как снижение численности оленей — обязательное условие сохранения экосистемы Ямала, и это гораздо важней «очистки от грязи» после освоения месторождений. Потому что этот биоресурс уже на пороге «естественного отхода». В 2013 году мы предупреждали: будет падеж оленей примерно в сто тысяч голов, надо создавать условия для выкупа животных у ненцев. Нас не послушали, и падеж случился. Сейчас принят новый закон об оленеводстве, растет число забойных пунктов — то есть процесс в нужном направлении пошел, но, на мой взгляд, слишком медленно.

Теперь возьмем другой важнейший биоресурс — рыбу. Очень много говорят, в том числе коренные жители, их представители во власти, активисты ассоциации «Ямал — потомкам!», что падение численности осетра, муксуна, чира в ямальских реках связано с промышленным освоение края — строительством трубопроводов, протяжкой кабелей и так далее. Когда же начинаешь объяснять, что идет перепромысел — это пропускается мимо ушей. Аборигены не считают себя участниками процесса истребления рыбных запасов, они — исторические пользователи, которым должно «всегда хватать». Но объективные данные показывают: исчезают почему-то только высоколиквидные виды. Рядом спокойно живут щука, язь, плотва, окунь, ряпушка, и у них — рост численности. В прошлом году в Ямало-Ненецком автономном округе был рекордный улов — 9, 5 тысяч тонн, почти полностью состоящий из так называемой «черной» рыбы. А куда девается ценная? Еще один важнейший симптом: на Оби больной рыбы нет — в отличие от Волги, Москва-реки, екатеринбургской Исети, где ее 100 %. Мало того, чуткие гидробиологические показатели, говорящие о хроническом загрязнении, свидетельствуют: притоки Оби чисты,  умеренная грязь появляется только в устьях, где построены поселки. Даже в самой застроенной и «освоенной» части Обской губы река не потеряла способность к самоочищению, и экосистема Оби, несмотря на существующие локальные загрязнения, не лимитирует воспроизводство рыбы и ее жизнь. Но она исчезает! В классическом варианте ценная рыба за отведенный ей срок должна размножаться два или три раза, а сегодня это происходит только однажды. И если раньше на Оби, допустим, щекура ловили в возрасте от 4 до 18–20 лет, то последнее десятилетие — только от четырех до восьми. Повторно созревающих, старшевозрастных особей уже нет, и это главное доказательство того, что идет перелов «белой» рыбы. Особенно катастрофические масштабы он приобрел в последние пять лет на реке Таз.

— Конечно, огромную роль здесь сыграло освоение месторождений, но не столько в виде различных вредных выбросов, перегораживания трубами рек и так далее, а в другой, «неспецифической» форме. Построили дорогу на Обскую губу — туда ринулись браконьеры. Появились новые железнодорожные и шоссейные пути — по ним стало легче вывозить «дары природы». В свое время очень «помогло» наличие дармовой, «халявной» вертолетной авиации, когда в один конец везли оборудование для «нефтянки», а в другой — уловы. В девяностые годы таким способом, можно сказать, вывезли всю рыбу западного Ямала. Легче стало добираться до труднодоступных районов и местному населению. Это неспецифическое влияние месторождений вместе с хорошо организованным браконьерским трафиком в конечном итоге и уничтожило ликвидные виды рыб, прежде всего осетра и муксуна.

— Главное — сохранять важнейшие для жизнедеятельности рыб элементы экосистемы. Для Севера это прежде всего места зимовок и размножений, потом — места нагула. Зимовка особенно важна, поскольку зимой Обь — река заморная, на протяжении 2,5 тыс. километров от Васюганья до мыса Каменный в ней нет кислорода и рыба жить не может, она спасается на маленьких пятачках. В этом смысле наиболее важно то место, где Обская губа соединяется с Тазовской губой и где охраняемые зоны отсутствуют. Есть Верхне-Тазовский заповедник, охватывающий две нерестовые реки — Ратту и Покольку. Но в бассейне Оби территорий, на которых бы целенаправленно охранялись места зимовок и размножения ценных видов рыб, до сих пор не было. Очень долго, практически с середины девяностых годов, мы работали над тем, чтобы устроить такую территорию в районе рек Сыня и Войкар, доказывали ее необходимость. И вот указ подписан, и это огромный шаг вперед.

— Вообще охраняемые территории прежде всего призваны защищать экосистемы — чтобы девственными оставались, например, нерестилища, другие их многочисленные компоненты. Но в данном случае нужно еще и каждый год охранять нерестовые стада. Если рыба зашла на нерест — ловить ее нельзя никаким способом. Это регламентировано и общими правилами рыболовства, запрещающими на период нереста даже движение моторных лодок. Но эти правила повсеместно нарушаются, игнорируются, в том числе местными жителями, менталитет которых — «это моя река», «здесь рыбачили мои деды, прадеды, почему нельзя мне?» — поменять крайне сложно. В результате почти каждый сельский житель, имеющий лодку, сети, невод, становится участником уничтожения рыбы, браконьером, причем ловит не только для себя, но и на продажу. Задача нового заказника поставить этому барьеры, создать соответствующую структуру, кордоны — при наличии преференций для коренного населения, которое, в отличие от всех остальных, может на этих территориях рыбачить, охотиться, строиться и развивать свои поселения, но только по правилам. В этом особенность Сынско-Вайкарского заказника, его отличие от других. Чтобы убедить аборигенов в разумности такого подхода, проведены общественные слушания, в ходе которых власти и специалисты разъясняли им: «Рыбачьте, охотьтесь, но в меру, по регламенту. Иначе погубите собственное будущее». И взаимопонимание, добиться которого было едва ли не самым трудным, вроде бы появилось. Надеюсь, новый заказник будет выполнять свою функцию достойно.

Но экосистема едина, она не признает административно-территориальных границ, и одного ямальского заказника для решения проблем недостаточно. Обязательно нужно, чтобы охраняемая территория появилась и в соседнем Ханты-Мансийском автономном округе, в бассейне реки Хулги. В декабре 2016 года по этому вопросу прошло совещание представителей руководства соседних округов и специалистов, на котором мы призывали соседей последовать ямальскому опыту, доказывали его эффективность, примеров которой достаточно. Так, благодаря поддержке руководства ЯНАО в 2015 году на нерестовых реках региона появились первые «антибраконьерские» кордоны  с оповещением в СМИ: тот, кто приедет рыбачить в неурочную пору, лишится вездехода, будет наказан по полной программе. И уже в 2016-м только на Войкаре численность личинок сиговых рыб по сравнению со средне-многолетней увеличилась в 6,5 раз, на Сыне — в 4.5 раза. На реках же ХМАО этот показатель снизился, поскольку там внимание к природоохранным мероприятиям явно недостаточное. Даже небольшие разумные «охранные» шаги приводят к резкому улучшению ситуации, и в принципе, имея ненарушенную, повторюсь, экосистему Нижней Оби, Таза, можно довольно быстро восстановить поголовье пеляди, чира, сига, пыжьяна. Но для этого нужна добрая воля народа и власти, и очень хочется, чтобы в ХМАО это поняли.

Однако численность таких видов, как осетр, муксун, нельма естественным путем уже не восстановить. Их запасы подорваны настолько, что требуется искусственное воспроизводство. И тут новый завод на реке Собь незаменим — как питомник, где можно содержать маточные стада редких видов для последующего их разведения.

— Первое обоснование необходимости такого завода нашим институтом было сделано в 1995 году, «Газпром» даже выделил на него деньги. Но тогда дело не пошло. А несколько лет назад снова пришло понимание, что он нужен. Первый проект делали в Госрыбцентре в Тюмени, но он оказался настолько устаревшим, что я как эксперт убедил руководство округа и заказчика — компанию «Новатэк» — cмириться с потерей потраченных на него денег и заказать новый, современный. И у них хватило духу понести убытки ради перспективы. С задачей прекрасно справились в Петербурге, в Госниорхе (Государственный научно-исследовательский институт озерного и речного рыбного хозяйства им. Л.С. Берга — ред.). И вот завод запущен. Оборудование там самое современное, в том числе норвежское, все автоматизировано, нажатием кнопки можно изменить режим кормления рыбы, биохимию воды, любой другой параметр. При том, что вода втам, где стоит завод, идеальная, а это необходимое условие для инкубации икры и подращивания молоди, чего не учли, например, на Югорском заводе, который построенн в Ханты-Мансийске лет пять назад, и где требуется очень дорогая очистка. Уже создаются маточные стада осетровых — стерляди, муксуна, подращивается молодь пеляди и чира, которая будет выпущена в реки. Завод только запущен, но уже начинает эффективно работать.

Средства на его строительство и эксплуатацию дает «Новатэк» — крупнейший российский независимый производитель природного газа. Эти средства выделяются по статье «компенсация ущерба водным биоресурсам», которая законодательно определена в форме выпуска рыбной молоди. То есть компания таким образом выполняет экологическое законодательство, по которому нанесенный природе ущерб должен быть возмещен, каким бы он ни был. Но ущерб, заявленный по бассейну Оби, настолько велик, что полностью компенсировать его невозможно — такого количества молоди в России просто нет. И зачастую немалые «экологические» деньги тратятся на фиктивные природоохранные мероприятия, недобросовестные отчеты, да и попросту разворовываются — подтверждений тому на Российском Севере достаточно. Изменить ситуацию можно только с помощью квалифицированных специалистов. И в этом смысле Харпский рыборазводный завод — прекрасный пример профессионального взаимодействия властей, промышленности и науки.

— С Дмитрием Николаевичем Кобылкиным у нас действительно сложились конструктивные, «правильные» отношения. У меня статус советника губернатора (это общественная должность без зарплаты), в любое время я могу с ним связаться, обсудить насущные вопросы. Он хорошо чувствует природоохранную тематику, доверяет первому в стране институту со словом «экология» в названии, видит отдачу от сотрудничества, оказывает нам реальную поддержку. Так, именно округ ведет строительство административно-лабораторного  здания и гаража Арктического стационара в городе Лабытнанги. Губернатор понимает, что сохранение рыбных запасов, пастбищ Севера — главным образом проблема коренного населения, а не миллионов нефтяников, газовиков Салехарда, Сургута, Нижневартовска. Они проживут на привозной океанической рыбе, часть из них уедет, а коренные народы останутся. И, действуя компетентно, решительно, восстановить многие ресурсы можно в общем-то недорого и относительно быстро — как говорится, при нашей жизни. Но без фундаментальной базы, исследовательской школы этого не сделать. Чтобы грамотно оценить ситуацию, представить профессиональные  рекомендации, нужны годы подготовки. Почему я с высокой точностью могу сказать, сколько в Оби рождается сиговых рыб? Потому что в свое время создал их определитель, и теперь можно идентифицировать личинок на любой стадии развития.  Сорок два года я отдал изучению раннего онтогенеза и воспроизводства сиговых и знаю, где они родятся, как «скатываются» с нерестилищ в Обь, где нагуливаются, какая у них смертность и так далее. И эти знания не ограничиваются одной речкой — мы работаем по всему Ямалу, в Байдарацкой тундре, на всех нерестовых притоках, представляем общую картину жизни рыб на Оби, постоянно ее мониторим и имеем право делать стратегические выводы. То же касается и изучения состояния оленьих пастбищ. Причем занимаются  этим узкие специалисты, которых в последнее время все чаще не хватает — под призывы к тому, чтобы ученые больше занимались междисциплинарными исследованиями. Если возникает необходимость, мы объединяемся без всяких лозунгов — с горняками, геологами, постоянно ездим в совместные экспедиции и ведем дискуссии с этнологами. Но только профессионал с серьезным багажом в определенной сфере может поставить правильный диагноз и совершить прорыв в науке. Особенно в такой, как популяционная экология, у истоков которой стоял основатель нашего института академик Станислав Семенович Шварц.