ИМЕТЬ ЛИНЕЙКУ ГОТОВНОСТИ

— Паника — худший помощник в трудное время, но причины для беспокойства есть. Недавно я прочитал в заслуживающем доверия издании, что наша фармацевтическая отрасль с трудом дотягивает до производства 10 процентов препаратов из собственной субстанции, остальное — импорт. А в официальных сводках часто рапортуют, что мы делаем 70 процентов «своих» лекарств и будем делать больше. Может быть, и делаем, но основа там — не своя, привозная. И если ее привозить перестанут — грош цена таким показателям. Лекарства — товар ходовой, с развитием цивилизации, общества потребления они пользуются все большим спросом, люди стали покупать даже то, что им не особенно нужно, аптеки теперь на каждом шагу. И с точки зрения бизнеса гораздо выгодней наполнять их готовым импортным продуктом, чем вкладываться в сложнейшие дорогостоящие разработки и производство. Но есть еще такая вещь, как лекарственная безопасность страны, о которой надо помнить всегда и которая теперь выходит на первый план. В этом смысле наш «триазавирин», придуманный, синтезированный и производимый на Урале из своей субстанции — хороший пример для других регионов. Но за таким результатом — огромный путь, десятилетия тяжелой работы, и пока это, увы, скорее исключение, чем правило.

— Это правда. Потому что, в отличие от других стран, конкретно Италии, Испании и даже США, со времен СССР у нас сохранилась система защиты от биогенных угроз, биотерроризма, которая была налажена очень четко, с включением военных структур. Эффективность ее доказывают действия наших специалистов в итальянском Бергамо — хорошо оснащенных, подготовленных, знающих, что делать в критической ситуации. А вот с лекарственной безопасностью дела обстоят хуже. Сложившаяся система производства отечественных медикаментов после распада СССР была практически разрушена, серьезной деструкции подверглась вся химическая промышленность. Кончилось тем, что теперь у нас большие трудности с изготовлением собственных субстанций для лекарств, для них нет своего сырья. И эту ситуацию надо менять.

— Официальных данных пока нет, но по дошедшей до нас информации в Китае 11 пациентов с коронавирусом, принимавшие «триазавирин», были переведены из реанимации в обычные палаты. Их лечили усиленными дозами: по нашей инструкции больным нужно давать по три капсулы в день, а им давали по четыре. Но подчеркну: это пока хотя и обнадеживающие, но «телефонные» сведения. Официальные, насколько мне известно, должны поступить к концу мая: на основании лечения по профессиональному протоколу ВОЗ, методом слепого двойного исследования, с применением плацебо («пустышек» без явных лечебных свойств, используемых для имитации лекарственного средства, чтобы оцениваемый эффект не был искажен верой пациента в действенность препарата — ред.) и других методов тщательной проверки. Очень надеемся, что результаты будут хорошими. Хотя еще раз подчеркну — путь проверки действенности любого нового препарата, а тем более его создания, долог, тернист, затратен и не всегда предсказуем. В этом процессе участвуют сотни специалистов, и успех зависит от их профессионализма. Кстати, в свое время, когда триазавирин еще только создавался на лабораторном уровне, в пробирке, что называется, in vitro, высокой антивирусной активности он не показал, от него даже хотели отказаться, выбросить «в корзину». И только благодаря мастерству, дальновидности, невероятной интуиции петербургских вирусологов, в частности профессора Веры Ивановны Ильенко, впервые испытавшей соединение на куриных эмбрионах, удалось выяснить, что на организмы животных оно оказывает мощное защитное действие. А в медицинскую практику этот препарат вошел во многом из-за эпидемии свиного гриппа, масштабы которой были меньше, а смертность зараженных выше. Именно тогда, в связи с острой ситуацией, о нашей разработке вспомнили и благодаря субсидии Минобра помогли форсировать ее доведение до конкретной технологии производства.           

Что касается трудностей с получением информации о ходе лечения нашими препаратами, они есть. Точнее, я бы сказал, существует некая разобщенность между действиями врачей и нашими знаниями о них. Перед тем, как вы мне позвонили, я смотрел телерепортаж из сороковой больницы Екатеринбурга, где говорилось, что для лечения заразившихся COVID-19 используется триазавирин. Публикуются такие сведения и в местной прессе, на интернет-сайтах. Но нам о ходе такого лечения, его эффективности, конкретных особенностях никто не сообщает. Хотя именно мы занимались дизайном, доклиническими, клиническими испытаниями триазавирина. Нет у нас и результатов пятилетнего мониторинга его широкого практического применения. Понятно, что сегодня врачам, в том числе тем, которых мы хорошо знаем, сейчас не до этого, они делают все для спасения людей. Возможно, недостаточно активны и мы сами. Но в идеале должны быть координация наших действий, взаимная их корректировка, постоянный обмен информацией. Необходимо это и предприятиям-изготовителям, чтобы всем вместе понимать, куда двигаться дальше.

— Прежде всего, необходимо изменить взгляд на нашу отрасль, отношение к ней, всерьез заниматься организацией полных циклов создания и производства жизненно важных отечественных препаратов, противовирусных в частности. Биогенные угрозы никуда не деваются, а некоторые, что сегодня особенно очевидно, становятся все острей. И без мощной фундаментальной базы, непрерывных научных исследований сделать это невозможно. В России такая база есть, и она, часто вопреки обстоятельствам, развивается. Это убедительно доказали итоги состоявшегося в прошлом году в Екатеринбурге форума «МедХим», проведение которого в уральской столице стало возможным благодаря наличию здесь научной школы, основанной моим учителем академиком И.Я. Постовским (подробней об этом см. «НУ», 2019, № 12). Что касается триазавирина, мы продолжаем и будем продолжать работу с этим классом соединений. Не все понимают, что сегодня мы являемся обладателями уникального, совершенно нового поколения препаратов, которого не было в мире и возможности которого далеко не исчерпаны. Не было самих химических веществ, составляющих их основу,   впервые они синтезированы в Екатеринбурге — Свердловске, в Уральском федеральном университете (в прошлом УГТУ-УПИ). И эта абсолютная приоритетность имеет не только общенаучное значение, у нее большой потенциал. У нас созданы большие, многолетние заделы на будущее. Так, если один из первых препаратов, который мы в свое время передали на испытание в Институт гриппа, назывался УПИ-2, то теперь уже делаются модификации за номером 992 и больше. Ведь известно, что медицинские препараты, особенно противовирусные, имеют свойство терять активность из-за резистентности организма, его привыкания к лекарству, по многим другим причинам. Поэтому надо всегда иметь готовую линейку модификаций, чтобы в связи с очередной угрозой была возможность выбирать из нее актуальную или создавать новую с быстрой перестройкой технологии производства.

Есть хорошая русская поговорка: «Готовь сани летом». Так вот противовирусные «сани» необходимо готовить круглый год, чтобы встречать новые опасности во всеоружии. И эту работу надо поддерживать.