Skip to Content

ДИНАМИКА КУНСТКАМЕРЫ

Как мы уже сообщали, член-корреспондент РАН Андрей Головнев стал лауреатом Государственной премии РФ в области науки и технологий за вклад в изучение культурного наследия народов Арктики. С северностью, которую Андрей Владимирович считает ключевой идентичностью России, связаны вся его жизнь и работа. Высшее образование он начал получать в Омском госуниверситете, затем, после специализации в МГУ и защиты кандидатской об исторических формах хозяйства у народов Северо-Западной Сибири, восемь лет преподавал в Тобольском пединституте, после чего переехал в Екатеринбург, где почти два десятилетия плодотворно трудился в Институте истории и археологии РАН и Уральском федеральном университете, создал масштабную Уральскую ЭтноЭкспедицию, воспитал множество учеников. С июня 2017-го — директор МАЭ РАН имени Петра Великого (Санкт-Петербург), знаменитой Кунсткамеры, старейшего научного музея северной столицы и всей России. И все это время он в пути — творческом и физическом. Ямал, Таймыр, Гыдан, Полярный Урал, Европейский Север России, Чукотка, Югра, Якутия, Скандинавия, Аляска — вот далеко не полная география его исследовательских поездок с погружением в традиции ненцев, селькупов, энцев, хантов, манси, сибирских и уральских татар, башкир, немцев Урала — список можно продолжить. Итоги — больше 300 научных публикаций, шесть авторских монографий, одна из которых, «Антропология движения» (2009) посвящена концепции созданной Головневым одноименной научной теории, где реальность измеряется единицами действия, главные категории — динамика и статика, а основные инструменты — так называемые мотивационно-деятельностные схемы и историко-антропологические сценарии. Причем это не только умозрительная концепция — как пишут коллеги, она дает ключ к пониманию и решению реальных проблем миграции, адаптации, межэтнического взаимодействия, выработке стратегий освоения Арктики и существенного обновления представлений о «северном измерении» России. Кроме того, Головнев известный кинематографист, говоря научным языком, — один из создателей российской визуальной антропологии, или киноантропологии, автор десяти картин, среди которых «Боги Ямала», «Путь к святилищу», «Остров Жохова» и другие, обладатель наград в этом жанре, президент Российского фестиваля антропологических фильмов (Екатеринбург). И, наконец, сегодня он один из главных музейщиков страны, хотя это определение в традиционном понимании — «хранитель древностей» — к нему, как и к большинству сотрудников МАЭ, подходит не вполне. О том, почему, и не только — это интервью, частью которого стали ответы Андрея Владимировича на вопросы, заданные ему в ходе пресс-конференции, прошедшей недавно в агентстве ТАСС — Северо-Запад.
— Уважаемый Андрей Владимирович, нынешний год для вашей семьи урожайный на достойные награды. В мае ваш сын Иван получил премию губернатора Свердловской области за выдающиеся достижения в области литературы и искусства, точнее, киноискусства, и вот теперь — ваша Государственная премия. Есть ли между ними связь и какое место занимает кино в ваших научных исканиях?
— Связь прямая, родственная и профессиональная. Иван — кандидат исторических наук, кинорежиссер, директор фестиваля «ЭтноКино». Свердловскую награду, далеко не первую, и, надеюсь, не последнюю, он получил за фильм «Дальневосточная одиссея Владимира Арсеньева» и книгу «Феномен советского этнографического кино» о творчестве работавшего в Свердловске замечательного документалиста Александра Литвинова. Мой младший сын Владимир, также историк по образованию, занимается кинорежиссурой, лауреат многих призов и премий, в том числе общенациональной кинопремии «Лавровая ветвь», возглавляет кинокомпанию «Игра». Я доволен такой преемственностью. Киноязык  наиболее близок к языку антропологии движения. Дело в том, что наука всегда была пристрастна к статике. Для того чтобы что-то изучить, надо это остановить, покопаться, разобраться. В результате получается картина остановленного явления. Она может быть замечательной, но у нее всегда один недостаток: отсутствие жизни. Это мертвая картина. Но как сделать так, чтобы изучать не остановленные мгновенья, а видеть их в непрерывной последовательности? Ведь и история, и жизнь не останавливались и не останавливаются ни на секунду, и у нас нет отметок, когда мы можем сказать: вот итог, потому что всякий раз это некое промежуточное состояние, за которым следует другое. Антропология движения стремится оживить мертвую картину, обращается не столько к статичным фактам, сколько к сценариям действия, для которых очень важны мотивы, моменты принятия решений и траектория развития. Иначе говоря, события укладываются не в последовательность статичных состояний, а в динамику сценария. Что при этом меняется? Очень многое. От итогов мы переходим к истокам, обращаем внимание на то, почему проявлялась та или иная инициатива, происходило то или иное событие, оцениваем его не просто как случившееся, но пытаемся понять приведшие к нему мотивы, простраиваем его сценарий. Почему, например, Чингисхану удалось создать могучую империю? Ведь он с детства к этому не готовился, никто его этому не учил. Как, можно сказать, простой пастух совершил сначала социальную революцию, затем на ходу создал армию, затем — гвардию, которая его охраняла, и все это раздулось до громадной империи? Какие мотивы стояли за этой динамикой, конкретными шагами, выстроившими один из величайших сценариев прошлого? Вот вопросы антропологии движения, которая ориентирована на изучение истории очень субъективно, через крупные планы. И в этом смысле она близка к искусству, конкретно к искусству кино. Самая лучшая запись движения — кинематограф, что так и переводится с греческого. И когда мы соединяем науку и искусство, научную аналитику и крупные планы кино, получается живая картина, через которую многое проясняется. Мы открываем то, что отталкивало от науки многих людей искусства: подключаем эмоции, психологические моменты.

— Как вы не раз отмечали, в том числе в Кремле, на церемонии вручения высокой премии, теория антропологии движения родилась из школы арктического номадизма, то есть кочевничества, из опыта северных народов, который изучаете много лет. Но многие по-прежнему полагают, что тема эта далека от трендов развития современной цивилизации. На уровне обыденного сознания Арктика до сих пор — вечные снега, белое безмолвие, архаичные нравы…
— На самом деле архаичны сами такие представления, не имеющие ничего общего с реальностями. Как я уже говорил в Кремле, из Арктики хорошо видно все человечество. Это страна не белого безмолвия, а особого качества прозрачности, где хорошо видны человеческая доблесть и подлость, сила и трусость. Вообще северяне обладают одним замечательным свойством, отличающим их от других, а именно: властью над собственной судьбой. Это свойство выношено с древнейших времен, а затем дополнено поколениями переселенцев на Север, укоренившимся там, просто испытывающих себя в этом краю. Оно присуще не только конкретным людям, но и народам. Коренные северные народы невелики по численности, но у них великолепно развита стратегия пространственного движения. В Арктике невозможно находиться в одной точке, она предполагает обширное движение с охватом больших пространств — только таким образом можно освоить ее ресурсы. Поэтому там все постоянно меняется — летает, бегает, перемещается. Арктические сезоны — либо абсолютное опустошение, либо наполнение. Весна в Арктике — взрыв красок, праздник природы, а зима — полное обледенение и пустота. Арктика очень разная. Поэтому народы, которые там живут, очень самостоятельны. Они накопили опыт, абсолютно достаточный для своего выживания. Возьмем ненцев-кочевников. Немногие знают, что, когда рухнул Советский Союз, благодаря своей оленеводческой культуре именно они стали, пожалуй, самыми успешными среди народов России: за счет внутренних ресурсов, без всякой внешней помощи очень быстро нарастили оленьи стада. До такой степени, что у них начался кризис перепроизводства. Представляете: кругом развал, экономика рушится, а у ненцев — излишки ценнейшей элитной продукции! Огромную роль здесь сыграла их мобильность в своем абсолютном, первозданном варианте. Для них движение — лучший комфорт, в нем, что многим может показаться странным, они находят состояние покоя. Сегодня, когда мир сотрясают стремительные перемены — массовые миграции, сверхскоростные коммуникации людей, идей, вещей — эта особая философия очень востребована. Когда-то кочевников считали тупиковой ветвью человечества, отставшей в развитии или вообще недоразвитой, в советское время пытались перевести на оседлость — в том числе потому, что так легче управлять. Но, слава богу, они сохранились, мало того — теперь это качество подвижности стало своего рода образцом. Теперь многие представители бизнес-элиты называют себя номадами, или неономадами, а люди, «живущие» в интернете, — киберномадами, каковыми в определенной степени являемся все мы. Поэтому кочевничество, если говорить о новой форме номадизма, сегодня в моде.
— Насколько опыт кочевников полезен при выработке современных подходов к освоению пространств Арктики высоких широт?
— Крайне полезен, а лучше сказать, незаменим. Как я уже говорил, кочевники обладают высочайшими скоростными качествами, а еще точнее — качествами машины пространства-времени, которая движется безостановочно. Они не перемещаются из пункта А в пункт Б и тем завершают движение, но движутся всю жизнь, и даже до рождения, в утробе матери, и после смерти (в потустороннем мире у них тоже кочуют). При этом они хорошо знают, как преодолевать пространства, не нарушая гармонии окружающей среды, как бы парят над тундрой. Мастерство навигации, трансформности позволяют их большим стадам двигаться так, чтобы не ранить природу, оставлять ее нетронутой. Оно включает множество элементов – например, замену нарт с зимних на летние, многое другое. То есть караван постоянно меняется, модифицируется в зависимости от погоды, маршрута, других факторов. И это высокое искусство природосбережения, в контрасте с которым все, что делают на Севере наши промышленные гиганты, тяжеловесно, если не сказать неуклюже, и достаточно критично для экологии. Рано или поздно любые тяжелые стационарные установки, включая не только производственные, но и транспортные, городские, в северных условиях деформируются. Посмотрите, что произошло с железной дорогой-«сталинкой», от которой остались одни металлические лохмотья (Трансполярная железнодорожная магистраль из Салехарда через Надым к Норильску, строившаяся с 1947 по 1953 г. — ред.), как ее перекорежило, вспучило! Потому что вечная мерзлота ее не приняла ее, отторгла. Гляциологи, специалисты по льдам, лучше меня знают: лед жует, выталкивает такие конструкции. То же самое с северными городами: небольшое потепление — и начинаются тектонические подвижки. Сваи, на которых стоят дома, начинают кривиться, ломаться, трескаться. Возникает угроза не только архитектуре, но и жизням. А недавний разлив дизельного топлива на Таймыре? Зачем там пользоваться такой гигантской цистерной, огромным модулем, несущим риски всему окружающему? Любой кочевник сказал бы: это недопустимо. Необходимо облегчить систему, чтобы она не продавливала почву, угрожая вечной мерзлоте, да и вообще, правильней, чтобы эти конструкции перемещались. В целом за сорок лет исследования Севера у меня сложилась совокупная мудрость: что невозможно в статике, то возможно в динамике. У динамики есть свое волшебство, огромный потенциал. И для того, чтобы осваивать Арктику, промышленникам надо брать у кочевников уроки мобильности, дизайна, быстрого реагирования.
— Три года назад вас избрали директором Музея антропологии и этнографии РАН, что само по себе большая честь и признание ваших заслуг как ученого и популяризатора. Кунсткамера, основанная Петром I и носящая его имя, — место уникальное не только для нашей страны, но и всего мира, оно запоминается с детства, если повезло туда попасть, и навсегда. В отличие от некоторых других академических музеев, которые больше напоминают кладбища экспонатов, где нескучно лишь узким специалистам. В чем секрет публичного успеха МАЭ? Что нового привносит в его жизнь антропология движения? Есть ли в планах особые «арктические» выставки?
— Такая выставка уже была — в этом смысле я просто не мог не воспользоваться служебным положением. Она так и называлась: «Кочевники Арктики: искусство движения» и прошла очень успешно. На потолке в ротонде вращались олени, и посетителям казалось, что они бегут вместе с ними. Дети выходили во двор и устраивали хороводы — так они «заводились». Там было представлено много кочевых технологий, которые позволяют парить над тундрой, приводят в движение perpetuum mobile времени и пространства. В будущем предполагается создать большую виртуальную экспозицию по российской Арктике. Отмечу, что в МАЭ РАН не я один занимаюсь исследованиями этого региона. У нас прекрасная, сильная молодая команда, и сейчас наш музей является одним из главных научных центров в России по арктическим исследованиям.
Что касается секрета Кунсткамеры — он в том, что это было изначально живое дело с элементами зрелищности, театральности.
Первым этнографом-собирателем музея был Петр Великий, который привез из датской кунсткамеры лопарские коты (обувь саамов, коренного народа Северной Европы). Потом стали поступать экспонаты от академических экспедиций, из которых навезли так много интересного, что в 1740 году императрица Анна Иоанновна устроила так называемый парад народов, или «ледяную свадьбу», когда собрали по «жениху» и «невесте» от всех народностей России и провели большое шествие на национальных повозках в национальных одеждах, многие из которых взяли из Кунсткамеры. Конечно, это была шутовская свадьба, больше для развлечения знати — князь Голицын, например, там как бы вступал в брак с калмычкой Бужениновой. Но не надо забывать: именно от игрищ и забав в России в лучшие эпохи правления происходило много замечательного — так же, как сегодня из игр вырастают серьезные проекты. Дальнейшая судьба уникальных собраний музея складывалась непросто — многие из них сгорели в страшном пожаре 1747 года, потом их частично воспроизвели и дополнили, но в любом случае первые этнографические коллекции были российскими. Так вот в наших планах восстановить российскую этнографию в исполнении Кунсткамеры ХVIII–XIX веков — соответственно с представлением Севера и Арктики, и не только во временных экспозициях, но и в постоянной, в так называемом имперском зале. Тем более именно северные народы, пожалуй, дают самую яркую, самую экзотичную картину благодаря своим одеждам, религиям, образу жизни. Конечно, там будут представлены и русские северяне, в частности, поморы, вклад которых в нашу культуру, науку — один пример Ломоносова чего стоит, в формирование нравственных ценностей неоценим.                   
Я думаю, мы восстановим справедливость и вернем имперскому в прошлом музею его исходное состояние, с которого все начиналось. А начиналось со знаменитой башни Кунскамеры, с анатомии и астрономии. В диапазоне между столь разными науками — о том, что внутри человека и о том, что вне его, — воссоздавался Theatrum Mundi, мировая арена, или театр мира. Такой театр мы и хотим показывать посетителям, разумеется, с использованием самых современных технических средств, возвращаясь к истокам и устремляясь в будущее.
— На какой возраст, образовательный уровень рассчитан этот театр?             
— На любой. Вообще так получается, что Кунсткамера — очень детский музей. Этим он отличается от многих других академических «хранилищ древностей». То и дело я встречаю людей, которые побывали там в детстве и теперь ведут туда внуков. То есть идет постоянная ротация «кунсткамерных» поколений, и это колесо не прекращает движение. Детские программы — одна из самых сильных сторон нашей публичной деятельности. Что касается эмоционального воздействия, поверьте мне — а я ведь и книги пишу, и кино снимаю, — то хороший музей в этом смысле дает самый сильный эффект. Я очень книжный человек, но знаю: то, что мы прочли и поняли, остается в какой-то ячейке памяти, а конкретное визуальное впечатление застревает гораздо глубже, в подсознании. Поэтому музей как театр очень мощно воздействует на юное поколение. Во многом поэтому мы и планируем в ближайшие годы реэкспозицию Кунсткамеры — с тем, чтобы сделать ее более человечной, может быть, более «детской» в самом лучшем смысле. При этом мы не собираемся кого-то специально просвещать, учить, «как правильно» — мы хотим просто общаться с посетителями, ярко показывая собранные у нас достижения мировой культуры, в том числе арктической, не снижая при этом академическую планку, уровень, который при умелой подаче, способен переварить каждый.
Так что добро пожаловать в Кунсткамеру — изначальную, нынешнюю и будущую!
Подготовил Андрей ПОНИЗОВКИН
 

 

Год: 
2020
Месяц: 
август
Номер выпуска: 
15-16
Абсолютный номер: 
1217
Изменено 31.08.2020 - 17:17


2021 © Российская академия наук Уральское отделение РАН
620049, г. Екатеринбург, ул. Первомайская, 91
document@prm.uran.ru +7(343) 374-07-47