Член-корреспондент РАН Виктор РУДЕНКО: О ПРАВЕ В ШИРОКОМ КОНТЕКСТЕ

Избранный в прошлом году членом-корреспондентом РАН директор Института философии и права Виктор Николаевич Руденко — третий обществовед на Урале и второй юрист, удостоенный этого звания.
— Виктор Николаевич, примите наши поздравления с избранием...
— Спасибо.
— И, пожалуйста, расскажите о себе. О вашей работе «Наука Урала» неоднократно писала, но читателям всегда интересно,что за человек новый член-корреспондент…
— Я коренной уралец, родился в г. Сатка Челябинской области в семье инженера-строителя и учительницы. Поскольку работа отца была связана с переездами, мы успели сменить несколько городов. Школу окончил в 1976 году в Верхней Пышме, поступил на вечернее отделение философского факультета УрГУ и осенью пошел служить в армию, потом восстановился. После окончания университета учился в очной аспирантуре, а после защиты в 1988 году кандидатской распределился в только что созданный Институт философии и права. В 2003 году защитил докторскую диссертацию по конституционному праву.
— Получается, вы — один из старейших сотрудников института?
— Первые сотрудники были приняты в марте, а я пришел в ноябре. Тем не менее из «набора 1988 года» нас действительно осталось человек пять… Три года был младшим научным сотрудником, потому что необходимо было иметь не только кандидатскую степень, но и интересные проекты, новые качественные публикации. Я принимал участие в крупных институтских проектах, таких как «Марксизм и Россия», «Тоталитаризм как исторический феномен», но прорывными самостоятельными стали совместные с Сергеем Мошкиным исследования 1991–1993 годов по детской политической мифологии, поддержанные Научным демидовским фондом. Результаты этих исследований заинтересовали не только научные журналы, но и в ведущие российские СМИ — «Независимую газету», «Труд», «Комсомолку», «АиФ» и др. Дважды статьи публиковались в США в журналах «Russian Education and Society», «Russian Social Science Review». А став в 1993 году ученым секретарем института, я пошел получать второе высшее образование: половина сотрудников — юристы, без специальных знаний трудно заниматься планированием научной работы, обсуждать правовые проблемы. Я окончил юридическую академию, и это сразу же пригодилось: в 1996 году Законодательным Собранием и Губернатором Свердловской области был создан Уральский институт регионального законодательства, и я в числе группы сотрудников нашего института стал членом его экспертного совета… Сам стал участвовать в подготовке законопроектов. Никаких аналогов и шаблонов в то время не было — зато был потенциал роста, потому что умение писать законы  «с нуля» у юристов считается высшей квалификацией. И до сих пор каждые две недели как эксперт я работаю с новыми законопроектами.
— Виктор Николаевич, расскажите, как и почему Вы, философ, а потом — интересный социолог, вдруг стали правоведом?
— Это был плавный и последовательный поворот, связанный с расширением интересующей меня тематики и освоением новых методов исследований. На выборах в Академию наук я баллотировался по специальности «Публичная политика и право», а это междисциплинарные исследования. К примеру, в свое время я много внимания уделил изучению института референдума. Если его рассматривать как сугубо правовой, то различия между юридической конструкцией института референдума в Швейцарии и России несущественны. Однако в Швейцарии или, например, в Италии, на референдумах постоянно принимаются или отменяются законы, решаются важнейшие вопросы жизни общества. В России же на общенациональном уровне с 1993 года не состоялось ни одного референдума. Почему? Чисто юридического ответа не существует. Референдум, как и выборы, является не только правовым, но и политико-правовым институтом, и отвечать на этот вопрос должны социологи и политологи. Я стремлюсь рассматривать правовые институты и процессы в широком философско-политологическом контексте. Большинство моих работ посвящено политико-правовой тематике. Я правовед, но никогда не порывал с философией, социологией и политологией. Помимо правовых журналов периодически публикуюсь в «СОЦИСе», «ПОЛИСе», «Свободной мысли» и др., так как в нашем институте реализуются разные проекты. Недавно я лично принимал участие в социологическом исследовании, поддержанном Роскосмосом (мы изучали общественное мнение в районах падения отделяющихся частей ракетоносителей), а впереди новое исследование общественного мнения, посвященное «фукусимскому синдрому» в местах работы АЭС. Еще наш институт тесно сотрудничает с одноименным институтом СО РАН и сейчас мы готовим пакет статей в «Вестник НГУ» из серии «Философия», там будет и моя статья.
Моя кандидатская диссертация была посвящена проблеме человека в марксистской концепции практики. В ней речь шла о противоположности двух ипостасей человека — человека как субъекта и как «вещи». Помните лозунг «Все для человека и во имя человека»? Звучит прекрасно, но власть человека субъектом не признавала. Она лучше знала, что человеку есть, что носить… и в теме сразу же обозначился политологический крен, я ушел в политическую антропологию, стал изучать феномен популизма, для риторики которого характерны лозунги типа «Власть принадлежит народу», «Народ хозяин своей страны»... Результатам стала брошюра по проблемам популизма в России (кстати, эта тема по-прежнему актуальна, а новых исследований все еще мало). Затем уже на стыке политологии и юриспруденции я перешел к изучению политико-правовых институтов народовластия. Главным для меня был и остается вопрос: а какой должна быть демократия? Опубликовал  монографию «Прямая демократия: формы правления, конституционно-правовые институты» (2003). Казалось бы, прямая демократия и есть «самая настоящая» демократия, — но я пришел к выводу, что ее возможности в современном обществе чрезвычайно узки. Очень немногие политико-правовые институты опираются на прямое волеизъявление граждан: в классическом виде это референдум, народная законодательная инициатива, отзыв депутатов и выборных должностных лиц. С другой стороны, прямая демократия нередко граничит с охлократией — «властью толпы» — и тиранией большинства. Поэтому современные механизмы государственной власти строятся на согласительных процедурах, которые должны обеспечить баланс интересов отдельных граждан, их групп, общества и государства. В связи с этим мой научный интерес сместился в сторону институтов гражданского участия в принятии властных решений, то есть не к прямому, а к опосредованному народовластию. Эти институты гораздо более разнообразны (их более полусотни), и с ними связаны перспективы развития демократии, часто именуемой демократией делиберативной (демократией обсуждения). Это такие институты, как публичные слушания, гражданские жюри, общественные консультативные советы и многие другие. Этой комплексной проблемой я до сих пор и занимаюсь.
Последние три года я работал над книгой «Участие граждан в отправлении правосудия в современном мире» (2011). Это своего рода энциклопедический справочник, для создания которого мне пришлось проработать огромный массив законов более чем 150 стран мира, ста субъектов федеративных государств, более 20 зависимых территорий и десятка государственных образований со спорным международно-правовым статусом.
— Участие граждан — это суд присяжных и народные заседатели, которые у нас были в советское время?
— Не только. Это и суды обычного права, и религиозные суды, которые существуют в нескольких десятках стран. Многие из них с точки зрения современного права абсолютно нелегитимны — чистый самосуд. Но они пользуются популярностью у граждан, так как разрешают правовые споры без пошлин, адвокатов и волокиты. Сейчас правительства стран, в которых есть такие суды, принимают меры для их адаптации к нормам международного и национального права. Есть и суды мировых судей, специализированные суды, например военные, торговые, суды по делам недвижимости. Конечно же, это и суды присяжных, и суды шеффенского типа с участием судебных заседателей. В наших судах народные заседатели работали вплоть до 2004 года. Я понимаю традиционный скепсис: заседателей часто называли «кивалами», поскольку они лишь одобряли решение профессионального судьи. Но дело скорее в конкретных условиях. В советское время люди были менее самостоятельны в своих суждениях, а единичные случаи, когда заседатели смогли забаллотировать профессионального судью, воспринимались как скандал. Сейчас, я думаю, позиция заседателей гораздо чаще расходилась бы с мнением профессиональных судей, особенно в гражданском процессе. Кроме того, нужно учитывать мировую практику участия заседателей в спорах по гражданским делам — например, по аренде недвижимости, торговым, семейным делам, авторскому и патентному праву, — когда заседателями являются специалисты, ученые или представители профессионального сообщества.
Сейчас я готовлю еще одну книгу по участию граждан в отправлении правосудия — конкретно в США. Хотя в последние годы сомневаться в реальности американской демократии стало модным, судебная и квазисудебная системы там безусловно демократичны: сохранились институты, исчезнувшие или исчезающие в других странах общего права — коронерские и большие жюри, формируются новые институты. Почти в половине штатов граждане в составе больших жюри рассматривают обоснованность обвинений прокурора, инспектируют условия содержания заключенных в тюрьмах, осуществляют контроль за законностью расходования бюджетных средств, проведением публичных торгов и т.п. Суды присяжных в этой стране рассматривают не только уголовные дела, но и большое количество гражданских дел. Очень интересен опыт деятельности подростковых «судов присяжных», в которых функции судей, прокуроров, присяжных выполняют дети в возрасте от 11 до 18 лет… Но дело даже не в этом.
Потенциал гражданского общества в разрешении правовых споров отнюдь не исчерпывается участием граждан в отправлении правосудия в его традиционном понимании — в судах, учрежденных государством и включенных в судебную систему. Тем более что сами судебные системы во многих странах сейчас испытывают кризис: суды перегружены, нередки факты коррупции. Во многом это происходит потому, что судебные системы построены на карательной парадигме, что свойственно уголовному процессу. А вот у так называемых «примитивных народов» разрешение споров, в том числе уголовных, традиционно основано на примирении сторон. В последние 20 лет юридическая мысль все чаще обращается к этому опыту. Наиболее цитируемой в мире юридической книгой является сейчас «Восстановительное правосудие: новый взгляд на преступление и наказание» Ховарда Зера. В мире интенсивно развиваются институты, основанные на примирении, в частности, медиация. Суть в том, что стороны обращаются (или суд предлагает им обратиться) к агенту гражданского общества — медиатору — который помогает им прийти к примирению. Если примирения достичь не удается, то дело передается в суд. Во многих странах с помощью медиаторов урегулируются гражданско-правовые споры, но, к примеру, в Германии и Румынии — и уголовные дела о преступлениях, наказуемых лишением свободы на срок до пяти лет. Это и разгружает суды, и снижает уровень коррупции: медиатору давать взятку бессмысленно, поскольку он не принимает решения, а только помогает сторонам прийти к согласию. В 2010 году закон о медиации был принят и в нашей стране, но пока он не предусматривает урегулирования с помощью медиаторов уголовных дел.
— А дальнейшие планы?
— Хотелось бы подготовить обобщающую работу, посвященную всем конституционно-правовым институтам гражданского участия в современном мире. Это должна быть работа, раскрывающая политико-правовые механизмы функционирования современной демократии в мире и в России. Ну а «для души» я давно работаю над книгой под условным названием «Жребий в публичном праве» — значимость этого института отнюдь не ограничивается известными всем примерами из античной истории.
— Нельзя не спросить о руководимом Вами Институте философии и права…
— Институт небольшой, всего 45 научных сотрудников и порядка 20 аспирантов — зато он достаточно молод и мобилен. Из 16 докторов наук в нем 7 докторов политических наук, чего нет ни в одном научном институте или вузе от Волги до Камчатки. Мы ведем исследования в области политической философии, политологии, публичного и частного права. За последние годы сформировались группы ученых, которые в будущем могут стать научными школами. Наши молодые политологи выпустили уже полтора десятка монографий в серии «Феноменология политического пространства» (эта серия придумана и редактируется мной и моим заместителем К.В. Киселевым). Труды учеников Константина Викторовича, изданные в этой серии, четырежды получали награды, в том числе два раза — золотые медали РАН для молодых ученых. Наши молодые авторы в последние годы осваивают и московские издательства: вышли работа В.С. Мартьянова и Л.Г. Фишмана «Россия в поисках утопий. От морального коллапса к моральной революции», монография В.С. Мартьянова «Политический проект модерна» (2010) и др. Это работы мирового уровня. А на подходе уже следующее поколение: недавно защитил кандидатскую диссертацию Михаил Ильченко, в его списке публикаций уже четыре десятка работ, из которых 6 в журналах из перечня ВАК, а 3 изданы за рубежом. В нашем Пермском филиале работает Альбина Михалева — молодая исследовательница мусульманских общин. Она — редчайший случай! — обладатель пожизненного гранта Федерального канцлера ФРГ, на средства которого раз в год можно совершать поездку в Германию с исследовательскими целями…
К сожалению, наши общественные науки пока сильно отстают в продвижении новых идей. Когда-то издательство «Прогресс» переводило книги отечественных ученых на иностранные языки и выводило их на зарубежный книжный рынок. Конечно, в этом была и идеологическая составляющая, но была и нормальная пропаганда научных достижений, способствовавшая повышению конкурентоспособности отечественных ученых. Отсутствие такого центра продвижения российской науки я считаю серьезным пробелом в работе РАН и правительства страны.
— И, наконец, о важнейшей общественной работе. Вы — член президентского совета по противодействию коррупции…
— Это прежде всего участие в заседаниях, обсуждение законопроектов. Кроме того, я готовил  предложения в национальную программу противодействия коррупции на 2012–2013 гг. Но дело не только в моих профессиональных знаниях. Я и еще несколько членов включены в состав совета как представители гражданского общества. Это одна из рекомендаций группы государств по борьбе с коррупцией (ГРЕКО) — международной организации, созданной Советом Европы. Окончательно победить коррупцию, видимо, невозможно, ни одной стране мира этого еще не удалось. Однако за несколько лет ситуация сдвинулась с места: сегодня в России складывается развитая система антикоррупционных законов. Нельзя сказать, что наступил коренной перелом, но проблема прочно вошла в повестку дня, она открыто обсуждается на всех уровнях (включая и научные работы). Возбуждается много судебных дел по фактам коррупции. Это чрезвычайно положительные шаги.
Есть и работа с обращениями граждан, хотя формально в мои обязанности это не входит. Вот недавно, по одному из громких дел, обсуждавшихся в прессе, ко мне обратилась уполномоченный по правам человека Свердловской области Т.Г. Мерзлякова — разве можно отказать? И не я один из института работаю в совещательных органах. Наша сотрудница Е.Г. Дьякова входит в Общественную палату РФ, она занимается вопросами развития информационного общества. Да и профессионально это мне интересно — я изнутри наблюдаю, как граждане участвуют в выработке государственных решений. Думаю, что и для УрО РАН неплохо, когда его представители ведут такого рода общественную работу.

Беседовал А. ЯКУБОВСКИЙ
Фото С. НОВИКОВА