ЮЛИЯ НОВОСЕЛОВА: «ДЕРЕВО ВЕТВИ РАСКРОЕТ...»

За что мы любим математиков? За пристальность и точность взгляда, не позволяющие взгляду этому скользить по видимости и срываться в банальность. Впрочем, поэтов мы любим за то же самое, поэтому в каком-то смысле поэты и математики неразличимы. По крайней мере, что касается Юлии Новоселовой, все вышесказанное — чистая правда.

Ее стихи внешне — простая констатация мира вокруг себя. Деревья, птицы, погода, дети. У кого из нас по-другому? — У каждого из нас по-своему. Не бывает двух одинаковых фотографий одного дерева. Плохие и неотличимые бывают, а вот хорошие одинаковыми не выходят, все разные.

Поэт, смещая точку взгляда на обыденные реалии, открывает в них смыслы. Не то, чтобы мы не знали про них — знали, просто не обращали внимания на невидимое. А оно оказалось живым, трепещущим, чудесным.

И немного грустным. Лиричным. Тревожным. Время кружит мир поэта, как щепку в водовороте, и оттого исчезнуть он может в любой миг. И поэтому каждый миг — счастье существования. И все это просто, без дежурного пафоса:

Можно нанизывать одну метафору на другую. При хорошей технике такие бусы тоже будут поэзией. Но мне милее естественность речи, потому что быть естественным сложно, не у всех получается.

Юлия Новоселова живет в Екатеринбурге. Окончила математико-механический факультет УрГУ, работает инженером-программистом в филиале «ОКБ автоматика».

 

Говорит мне троллейбус

голосом женским,

ничуть не смущен:

мол, держитесь за поручни крепче,

проходите поглубже в салон.

И до средней площадки

торопится дама с букетом.

А на задней в форточку дует,

но ты не ропщи о том —

это стылое солнце не греет,

простудой обмётано небо —

и об этом.

 

Очень модное слово «кризис» —

приглашенье сбиваться в ком.

Лягушачьими лапками машет время,

шар голубой улетает.

Перекрёсток суёт «дореформенных», верных знакомых —

точно знаешь, чего от них ждать —

слово за слово совпадает.

 

Расскажи мне, дружок, свою сказку на пятый раз.

Я тебе укажу подробно, кого приобнять за плечи.

Там ноябрь поёт декабрем.

Там не будет легче.

А не обещали.

 

Предупреждён.

Спасён.

Столько зелени! Липы  — и те.

Отживешь, позабудешь, отринешь,

Всё о чём облетишь, шелестев,

Новым маем на ветви поднимет,

Развернется зеленый листок —

Что тебе написать этим летом?

Всё вокруг распускается в срок

Точным, вечным, несбыточным цветом:

Эти яблони, эта сирень;

Чистотел, одуванчик, кислица;

Тополиная тонкая тень —

От времён и знамён заслониться.

 

Дерево ветви раскроет:

спружинит, выбросит в небеса

или задержит падение,

хрустнет, но выдержит. Древо-древо.

Прутики капилляров. Сердце — кажется — слева.

Алая азбука — аорты и альвеол.

Дерево-дерево, не разорви мне мозг,

В трещины в черепе вытягивая корни.

Или там кроны.

 

Девочка-девочка, там — за порогом — ад,

хляби отверстые,

только ответственные деревья,

павшего поднимут,

опавшей листвою прикроют рот,

горькой корой накормят —

прозрением осенних пиршеств.

 

Речь октября течет по косой — дождём,

Только деревья прямо стоят в ожиданьи лета.

Девочка-девочка,

Не выноси им мозг —

воздух, с трудом задержавшийся в сетках веток.

Гнойную эту морось воспринимай всерьёз.

Будь по погоде одета.

Кефаль не думает о нас

и в море ином плывет,

она шифруется: «пеленг-ас»,

но вряд ли это спасет

от чьих-то сетей, от земных страстей,

от разделочного стола.

Кефаль бела.

Кто спел бы о ней,

покуда она жила?

Во что ты заворачиваешь речь?

И чем ты зарабатываешь грош?

Стараясь только музыку сберечь,

Когда по долгой улице идёшь

к началу звука — к выгибу моста —

на въезде в город корень языка,

вопросы провисают в небесах

— за окружной — иные словеса.

Стоишь, вдыхая горлом воздух злой,

и привкус кривды в гласной корневой.

Сколько не говори —

сахар, халва, щербет —

привкус крови во рту

язык, которого нет.

 

Мат, новояз, арго

(не переплюнуть понт),

синтаксис привозной,

переводной музон.

 

Пересекаешь двор

юродивым на миру,

птичий следя базар,

греешь камень во рту.

 

Ах, где прошлогодний снег?

Новой листвой шумит, по стволу течет.

Под сенокос ляжешь в траву, как в снег,

Вроде не умер — а время мимо течет.

Вычет за вычетом — встречный невечный счет.

Брат зеленóй кузнечик, трещи еще!

Снег прошлогодний, насилие злой воды

Ты не упомнишь и не споешь беды.

Паводок тот в крови, он широк и дик

Бревна под спину тащит, щемит язык.

Кружишься щепкой в водовороте вод.

Где прошлогодний снег? Под ребром. Зеленым пером. Вот-вот.

 

Дуб под балконом сегодня расцвел, не утерпел бедолага!

Если циклон принесет со снежком — быть нам без желудей.

Загустевают, темнят небеса. Гонит холодную влагу

Западный ветер — всесильный герой здешних дурных новостей.

 

Скоро черемухе душно цвести на день рождения к маме

Значит, на кладбище нужно идти, в рай комаров и ворон;

А к дяде Вите сирень зацветет — счастье считай лепестками,

тетка меня на поминки зовет — год отжила с похорон.

 

Наша погода —что август, что май — косит и в небо уносит,

И подступает со всех четырех равновеликих сторон.

Дубом родился — цвети, не зевай, сдюжишь — отпразднуешь осень.

Дятлом родился — бей, не робей.  Лишь в непогоду живем.

 

Предвестие предсердий — снег с дождем.

Не пережить зимы в дыму и доме,

Так раскрываешь бабочкой ладони

и делишься с синицами теплом.

Напрасен и прекрасен первый снег —

рябь белых пятен на лесной подстилке,

и отдает ментолом, как пастилки

от горла, и дыхалку открывает.

Там вениками пахнет мокрый лес.

 

В предбаннике у Бога замерзаешь,

но ждешь чудес.

 

Дети, растущие как трава,

и дети, растущие как овёс,

всё летом вольно уходит в рост.

 

И дети, растущие как миндаль

в каких-то дивных своих садах,

спускаются в явь, и мутнеет даль,

и пена дней горчит на губах.

 

Волна набегает на дикий пляж,

и теплый ветер выше колена.

Здесь все на вырост и не всерьез —

трава и пена.