ВВЕРХ ПО УЛИЦЕ ИДЕШЬ?

— Действительно, сто лет назад этнологи видели свою задачу в сохранении информации об уходящей в прошлое традиционной культуре, фиксации элементов традиционного быта. Но наука не стоит на месте. Сегодня этнолог в поисках комплексного представления и понимания этноса изучает не только прошлое, но и современные общественные процессы и состояния. Это не тренд, это одна из предметных областей исследования.

— Я бы выделила три основных отличия. Во-первых, это эмоциональная сдержанность. Есть представление о том, что если ты чрезмерно выражаешь свои эмоции, это может привести к негативным последствиям (например, если громко смеешься, значит, будешь плакать; если ты очень сильно восхищаешься кем-то или чем-то, то можешь «сглазить», и т.д.).

Во-вторых, это сдержанность в использовании жестов (по мнению пожилых удмуртов, интенсивная жестикуляция во время разговора отвлекает от сути передаваемой информации, а также характеризует собеседника не с самой лучшей стороны).

В-третьих, значимая роль фатической коммуникации. Этим термином обозначаются «пустые», неинформативные сообщения, которыми собеседники обмениваются для поддержания контакта из вежливости, из уважения, чтобы заполнить паузу или прервать ее. Традиционно удмурты жили в пространстве сельской общины, в которой не только все знали каждого, но и воспринимали друг друга как членов большой семьи, где ежедневно здороваться было не принято. Поэтому обычно приветствовали с помощью разнообразных вопросов: человека, идущего вниз по деревне, встречали вопросом «Васькиськод-а?» («Спускаешься?», то есть «Вниз по улице идешь?»), идущего вверх — «Тубиськод-а?» («Поднимаешься?», то есть «Вверх по улице идешь?»). Беседующих на улице людей приветствовали вопросами «Кылды тупаз-а?» («Нашли общий язык?») или «Вераськиськоды-а?» («Разговариваете?»). Эта традиция сохраняется и в коммуникативном поведении современных удмуртов, которые наряду с привычными приветствиями «Здравствуйте!», «Зечбуресь!», «Умоесь!», активно пользуются приветствиями-вопросами. И это вовсе не характеризует удмуртов, как чрезмерно любопытных или нетактичных людей, нарушающих личное пространство своего собеседника, как может показаться на первый взгляд постороннему. Напротив, это своеобразное проявление вежливости и способ оказать внимание, учтивость. Соответственно они не требуют развернутых ответов: на вопрос «Поднимаешься?» достаточно ответить «Иду потихоньку» / «да, иду», на вопрос «Разговариваете?»  — «Разговариваем» и т.д.

Поскольку традиционно удмурты друг к другу обращались на «ты», у пожилых людей в сельской местности зачастую обращение к ним на «вы» вызывает некоторое недоумение, воспринимается как обращение во множественном числе, и они невольно оглядываются, кому оно еще может быть адресовано. Ну и, несомненно, специфическим является поведение удмуртов во время традиционных обрядов и ритуалов.

Очень важен выбор языка в общении. В официальных ситуациях, в общественных местах, для обращения к незнакомому человеку, а также в городе преимущественно используется русский язык, поскольку удмуртский могут знать не все. С пожилыми людьми в сельской местности, в неофициальной обстановке, где у собеседников нет сомнений в том, что кто-то не понимает удмуртскую речь, общение преимущественно идет на удмуртском. Как показали наши наблюдения, от правильного выбора языка общения во многом зависит успешность диалога. Так, диалог с пожилыми респондентами на русском языке вызывал у них желание поскорее завершить разговор под предлогом, что они ничего не знают и не смогут ничем помочь. Напротив, собеседники становились словоохотливыми, как только слышали удмуртскую речь.

— Если мы говорим о молодежи и людях среднего возраста, то выделить уникальные этнические характеристики в их коммуникативном поведении бывает достаточно сложно. По-видимому, погруженность в массовую культуру, Интернет, городская среда обладают сильным унифицирующим воздействием на этнос. Но тем не менее общение в Интернете посредством социальных сетей, как признаются респонденты, зачастую осуществляется на родном языке, благо переключение клавиатуры на удмуртскую раскладку позволяет это сделать. Если мы говорим о пожилых людях, проживающих в сельской местности, то здесь коммуникативное поведение более традиционно.

— Действительно, русский мат зачастую используют в междометном смысле, когда у говорящего нет намерения демонстрировать свое доминирование, когда он не хочет нанести смертельное оскорбление. Инвектива же, сказанная на удмуртском языке, воспринимается как тяжелое оскорбление. Традиционно считалось, что сказанное слово обладает такой же степенью реальности, как предметный мир, доброе слово может окрылить, а злое — нанести ущерб. Подобное отношение и сегодня сохраняется к словам, сказанным на родном языке. Ярче всего это видно на примере использования инвективной лексики. Так, весь инвективный вокабуляр, используемый удмуртами в общении, можно подразделить на две категории — тышкаськонъёс (букв.: ругательства) и каргаськонъёс / сяласьконъёс (проклятья).

К каргаськонъёс относятся разные формы богохульств (упоминание Бога, сил зла), разнообразные проклятия. Большей частью они содержат в себе пожелания, чтобы какая-либо сверхъестественная сила нанесла непоправимый урон человеку: покалечила его самого либо принесла ущерб его близким и родным, хозяйству. Особенно опасными считаются проклятия родителей или пожилых людей, адресованные детям или тем, кто младше по возрасту. По мнению большинства опрошенных респондентов, именно они чаще всего сбываются. Поэтому родители, ругая своих детей, не произносят никаких проклятий, прибегают к ним только в крайних случаях. По признаниям респондентов, подобные слова вызывают у собеседника не просто неприязнь, но даже чувство страха, поскольку любое проклятие не уходит в никуда, оно попадает точно адресату. Согласно удмуртским поверьям, на такие проклятия нужно вовремя ответить с помощью защитных вербальных формул, например: кыл йылад пӧськы мед потоз («чтобы у тебя на языке болячка вышла», аналог русского «типун тебе на язык»); ас каргамед / юриськемед ас вылад мед усёз («твои проклятия пусть на тебя и обрушатся») и т.д.

К категории тышкаськонъёс принято относить скатологизмы (лексемы, обозначающие нечистоты), упоминание «стыдных частей тела», зоовокативы (бранные ассоциации с различными животными), всевозможные отсылания, обвинения оппонента в физической неполноценности. По мнению респондентов, использование зоовокатив в процессе выражения негативных эмоций звучит не так грубо, как проклятия и иные инвективы, но при этом наносит определенное оскорбление. Этикет удмуртов не позволяет прямо в лицо говорить человеку о недостатках, а вот сравнить его с животным и косвенно намекнуть на последние — это возможно.

— В своем исследовании мы попытались объединить методы этнологии, социологии, психологии, лингвистики и фольклористики, таким образом сделав упор на междисциплинарный подход в изучении коммуникативного поведения. За основу описания вербальной и невербальной коммуникации удмуртов мы взяли параметрическую модель описания коммуникативного поведения российских лингвистов Ю.Е. Прохорова и И.А. Стернина, позволяющую исследовать общение в рамках ситуаций повседневной коммуникации, например, установление коммуникативного акта, проявление вежливости, общение в гостях, в общественных местах и т.д. Для выявления этнической специфики данная модель была дополнена нами ситуациями, связанными с общением во время удмуртских праздников и обрядов календарного цикла. Это позволяет привести примеры вербальных формулировок, демонстрирующих нормы и традиции общения удмуртского этноса, выявить особенности невербальной коммуникации, основные поведенческие стратегии и тактики в конкретных ситуациях с учетом социальных и этнокультурных норм.

Использовали мы и методику построения семантического пространства, разработанную доктором психологических наук В. Ф. Петренко. Она позволяет построить субъективные семантические пространства, дающие нам ключ к специфике мировосприятия, мироощущения, межличностного восприятия. Дело в том, что стереотипные представления имеют яркую эмоциональную окраску, которая порой не осознается самими носителями, а зачастую бывает скрыта и от ученого, опирающегося на традиционные этнографические методы исследования. Кроме того, данная методика позволяет выявить соответствие или, наоборот, несоответствие проективного и реального поведения.

— Погруженные в этническую культуру с детства, впитав ее с молоком матери, мы воспринимаем ее модели как нечто естественное и само собой разумеющееся. Казалось бы, что может быть проще, чем встреча двух людей и начавшийся между ними диалог? Но у человека, выросшего в рамках другой культуры, иные привычки, модели поведения. Каким образом начать общение, что является сигналом начала разговора или его завершения, на каком расстоянии необходимо встать к собеседнику, для того чтобы последнему было комфортно общаться, — это вовсе не очевидно.

Когда я делилась со студентами результатами своих исследований, представители азербайджанской диаспоры были удивлены, что, общаясь с удмуртами, необходимо смотреть им в глаза, поскольку открытый взгляд в удмуртской культуре выражает готовность собеседника к общению, а в азербайджанской, напротив, агрессию. Для русской молодежи, проживающей в городе, было своеобразным откровением сохранившееся до сегодняшнего дня традиционное удмуртское приветствие в форме вопросов. Студенты, делясь своим мнением, отмечали, что подобное приветствие у них раньше вызывало негодование и формировало представление об удмуртах как о людях, любопытных и нетактичных. Этнологические исследования позволяют представителям разных этносов лучше понимать друг друга в процессе общения, грамотно выстраивать межэтнический диалог. А что касается самих носителей этнической культуры, то в них подобные исследования пробуждают интерес к наследию предков, заставляют задуматься о своей этнической уникальности, в какой-то степени лучше понять себя.