ПОД ШЕЛКОВИЦЕЙ В КИРГИЗИИ

Мои воспоминания о военных годах связаны с Киргизией, с городом Фрунзе. Мне было тогда пять с половиной лет. Хорошо помню, как отец уходил в армию, на интендантскую службу в сентябре 1941 г. Папа как раз закончил строительство нашего жилого дома, и мы переехали в него. Начиная с ранней весны по сентябрь, мы всей семьей (я, папа, мама) жили рядом в большой солдатской палатке. Новый дом был небольшой: комната и проходная кухня с печью. Вот такой подарок оставил нам отец. Прощание было спокойным, никто не плакал. В апреле 1942 г. родилась моя сестренка. Для ухода за ней к нам приехала бабушка — мамина мама.

Почти сразу после ухода отца мы стали продавать вещи, вернее обменивать их на продукты. У меня такое впечатление, что во время войны, во всяком случае, в Киргизии, в селах жили лучше, чем в городах. На базаре всегда было много подвод с лошадьми, на них сидели или стояли рядом селяне, а в подводах — много продуктов. За продукты они брали все: одежду, обувь, постельное белье, одеяла, любую посуду и т.д. Мы же взамен получали молочные продукты (в основном для сестренки). На базар мы ходили обычно с мамой, почти каждую неделю до тех пор, пока из вещей остались только крайне необходимые. Но наша малышка успела немного подрасти.

Голода я не помню. Мама работала бухгалтером в серьезной организации ГУШОСДОР (Главное управление по строительству шоссейных дорог, подведомственное НКВД). Поэтому нашей семье каждую зиму давали немного угля, и каждый рабочий день я уносила домой маленький бидончик постного борща (всегда был только борщ). Иногда маме выдавали немного пшеницы, из которой можно было сварить рассыпчатую кашу. Кроме того, у многих были огороды. Они находились за городом, но до них легко добирались пешком. Воровства не было. Выращивали сахарную свеклу (ее томили и использовали вместо сахара), тыкву и кукурузу. Из кукурузы мы делали муку на водяной мельнице и варили кашу с тыквой — вкусно!

В нашем большом дворе, сплошь заросшем высокой, с человеческий рост, коноплей (в то время она никого не интересовала) находились еще два небольших домика. В них жили очень бедные семьи с большим количеством детей. Около одного из домиков, где жила семья из шести человек (отец — инвалид войны, мать уборщица и четверо вечно голодных детей), росло одно персиковое дерево с голыми, очень сладкими персиками. Это дерево в период созревания плодов тщательно охранялось и днем, и ночью всеми членами семьи. А дети меняли эти персики на любую еду: кусочки хлеба, тыквы, сахарной свеклы, початки кукурузы. Я тоже участвовала в этих обменах: приносила в ладошке пшеничной каши или маленький кулечек кукурузной муки. Наверно в наше время это покажется жестоким, но в войну ребята с нашего двора лазили на очень высокие пирамидальные тополя, забирали из воробьиных гнезд яйца и ели их.

В военные годы дети в нашем дворе были предоставлены сами себе. В свободное от школы время они бегали по двору, во что-то играли, рассказывали друг другу сказки, ссорились, мирились, дрались, летом купались в грязных арыках. Когда я выбегала во двор, казалось, что физически расширяется моя душа, наверное, от чувства полной свободы. Очень много времени летом мы проводили под шелковицей. Это было огромное дерево высотой не менее 20 метров, в обхват около метра. В жаркие дни оно защищало нас от солнца. Когда ягоды шелковицы поспевали, к этому дереву приходили дети из других дворов. Но залезть на него не могли даже самые ловкие. Собирали и ели паданцы, но чаще сбивали плоды палками. Это было что-то наподобие соревнований: кто дальше бросит, более удачно ударит по ветвям и больше ягод собьет.

Зима 1942 г. выдалась страшно холодной даже в Киргизии с ее жарким климатом. Из-за экономии угля мы всей семьей перебрались в кухню, было очень тесно, а вход в комнату закрыли большим, от пола до потолка, старым ковром. Комната вся промерзла и покрылась инеем толщиной с палец. Я любила заходить в эту комнату поздно вечером со свечой. Все сверкало и переливалось. Казалось, что я в сказочной ледяной пещере.

В школу я пошла в 1942 году. Она была женской и, можно сказать, элитной, располагалась в тридцати метрах от дома правительства Киргизской ССР и близко от нашего дома. В классе были такие как я, и много детей из обеспеченных семей. В холодную зиму 1942 мама сшила мне длинные шаровары из старого серого байкового одеяла с темными полосками по краям. Эти полоски пришлись как раз на низ штанин. В классе эти шаровары вызвали улыбки, расспросы, замечания и даже смех. Я очень страдала от этого, но шаровары не сняла, потому что было очень холодно.

За одной партой со мной сидела девочка из обеспеченной семьи. Она каждый день приносила в школу маленькую белую булочку. В то время мало кто видел белый хлеб. Иногда она отдавала эту булочку мне или другим девочкам. Однажды она положила мне булочку в парту, а я этого не заметила. После уроков ее нашла наша учительница, когда проверяла парты. На следующий день она подозвала меня к себе и сказала: «Света, ты хотела угостить меня белой булочкой, спасибо тебе. Я отнесла ее моей маленькой внучке». Я промолчала.  

В годы войны у меня была близкая подруга из класса — Алиса. Ее вместе с мамой и бабушкой эвакуировали из Киева. Вообще, в Киргизии было очень много эвакуированных, их подселяли, куда только можно. К нам никого не подселили, потому что у нас был совсем маленький ребенок. Отец Алисы был на фронте, и от него с начала войны не приходило вестей. Семья из трех человек жила в малюсенькой комнате площадью метров восемь недалеко от школы. И тем ни менее, Алиса приглашала меня к себе после уроков делать домашнее задание. Мама Алисы — молодая красивая женщина, но всегда какая-то возбужденная и очень нервная. Я ее избегала. Она работала секретаршей в НКВД. Бабушка Алисы была полной противоположностью мамы: спокойная, доброжелательная, она учила нас французскому языку. За все время моего пребывания в этой семье я видела только одну еду — это тертая зеленая редька и подобие жидкого чая.

Очень хорошо помню день Победы. Мама разбудила меня со словами «Война окончилась». Впервые в моей жизни она дала мне немного денег и сказала, чтобы я в честь Победы сходила в чайхану. Это национальное заведение типа кафе, в котором подают зеленый чай в пиалах и треугольные пирожки с бараниной и луком (самсу). На площади перед домом правительства собрался, как мне показалось, весь город — огромная, плотная, единая толпа. Она кричала, прыгала, бросала вверх какие-то предметы. В чайхану я так и не попала. К каждому столику, где уже сидели люди, стояло по длинной очереди. Закончилась война, а вместе с нею и наши военные испытания. Впереди нас всех ждали новые испытания. Папа вернулся домой только в 1946 г. и впервые увидел свою четырехлетнюю дочь.