Демидовская премия

Виктор Алексеевич Коротеев — выдающийся российский ученый-геолог в области палеовулканологии и металлогении вулканогенных образований, геодинамики и металлогении складчатых систем, теории тектонических и металлогенических процессов, глава научной школы палеовулканологов на Урале, автор и соавтор более 400 научных работ, в том числе 13 монографий. Он возглавляет также региональную научную школу «Геодинамика, магматизм и металлогения Урала как основа рудной базы региона». В 1970–1985 годах В.А. Коротеев руководил Ильменским государственным заповедником им. В.И. Ленина. С 1986 по 2011 год возглавлял Институт геологии и геохимии им. А.Н. Заварицкого УрО РАН. В течение многих лет был заместителем и первым заместителем председателя УрО РАН в 1987–1998 годах академика Г.А. Месяца.
Призвание
На всю жизнь Виктору Алексеевичу запомнилось, как в школьные годы на семейном совете отец сказал: «Мой сын Виктор будет ученым». Видимо, близким уже тогда удалось разглядеть нечто определяющее в сочетании его способностей и характера, интересов и суждений. Жили они в г. Чапаевске Куйбышевской (ныне Самарской) области. В детстве, рассказывает Коротеев, глядя на буровые вышки, «было очень интересно узнать, что там, в глубине»… В старших классах решающую роль сыграла учительница географии, приехавшая из Томска и рекомендовавшая тамошний университет. И вот, под влиянием прочитанных талантливых сочинений академика А.Е. Ферсмана по геохимии и минералогии в старших классах было принято решение поступать в Томский университет на специальность «геохимия». Окончив школу с медалью, он туда поступил, несмотря на опоздание к началу экзаменов и громадный конкурс. Учеба в университете приобщила к одной из самых ярких и квалифицированных научных геологических школ — сибирской, формировавшейся под влиянием и при участии академиков В.А. Обручева, М.А. Усова, профессоров А.Я. Булынникова, И.К. Баженова, М.П. Кортусова и других. 

Первопроходство в изучении и освоении космоса и атомный проект — безусловно то, чем СССР, Россия по праву могут гордиться. Отечественные приоритеты в этих сферах, многие из которых сохраняются по сей день, не оспаривает никто, включая явных недоброжелателей. И все это большая, очень большая фундаментальная и прикладная наука, свершения которой до сих пор до конца не оценены, а творцы либо подзабываются, либо так и не получили достаточного общественного внимания. По-настоящему известны, да и то старшим поколениям, пожалуй, лишь главные действующие лица советских космической и атомной программ: Курчатов, Королев, Келдыш (или «три К», как называли их в свое время). Но рядом с ними трудились сотни высококвалифицированных специалистов, возникли десятки научных школ, без которых достигнутое было бы невозможным. И возрожденная Демидовская премия кроме всего прочего вот уже третий десяток лет напоминает стране их имена и дела. В разное время ее лауреатами стали «космические механики» Б.В. Раушенбах, Т.М. Энеев, астроном Н.С. Кардашев. Нынче этот спмсок по праву пополнил академик М.Я. Маров — ведущий российский специалист в области механики и космоса, в том числе изучения Солнечной системы, планетных исследований, космических и природных сред. Биография Михаила Яковлевича, по его собственному признанию, уникальна: он едва ли не единственный среди ныне живущих знал всех «трех К», тесно сотрудничал с С.П. Королевым, М.В. Келдышем, блестящей плеядой наших «космических» главных конструкторов. Его фундаментальные и прикладные достижения обрели мировое признание, что подтверждает количество и качество полученных наград. Среди них, помимо Ленинской и Государственной премии СССР, международная Галаберовская премия по астронавтике, редкий для иностранца диплом американского НАСА, премия Элвина Сифа (США) за пионерские исследования планет Солнечной системы, медаль Нордберга Международного Комитета по исследованию космического пространства (КОСПАР). И все же к Демидовской премии у него отношение особое. С этого начался наш обстоятельный разговор (интервью публикуется в сокращении).

СЕМЬЯ
И ПОСЛЕВОЕННАЯ ЛАТЫНЬ
— Уважаемый Михаил Яковлевич, прежде всего примите поздравления с премией. Какие чувства вы испытали, узнав, что стали демидовским лауреатом?
— Спасибо, для меня это огромное событие. Эмоции, которые я испытал, узнав о нем, пожалуй, соизмеримы с чувствами, пережитыми в 1970-м, когда мне присудили Ленинскую премию. Ведь это была высшая награда СССР, страны, которая меня «сделала» — воспитала, дала возможность заниматься наукой, приобрести огромное количество друзей и коллег, и я по-настоящему горжусь тем, что довелось жить в то замечательное время. Те же ощущения связаны и с премией Демидовской. Еще и потому, что, во-первых, она присуждается не чиновниками, а учеными, следовательно, это выбор не каких-то эшелонов власти и не менеджеров из соображений престижа. И я искренне благодарен Демидовским комитету и фонду за столь высокую оценку моего труда, ведь эту премию все чаще называют российской Нобелевской. Во-вторых, она дается не за какие-то отдельные работы, а за всю научную деятельность, которой человек занимался на протяжении жизни. Не хочу подводить окончательные итоги — у меня немало задумок, большие планы, великолепный коллектив единомышленников, и я надеюсь, что господь Бог даст мне возможность еще кое-что осуществить. Но сам факт того, что многое уже сделано, накоплено и отмечено, вызывает чувство огромного удовлетворения.

Академик Николай Семёнович Кардашев (Москва) — астрофизик с международным именем, один из пионеров отечественной радиоастрономии, основоположник целого ряда новых направлений в этой интереснейшей сфере знаний, руководитель уникального Астрокосмического центра Физического института им. П.Н. Лебедева Академии наук (ФИАН). Перечень его достижений более чем впечатляющий: и открытие возможности существования самых больших атомов (по наблюдению спектральных радиолиний, возникающих при переходах электронов между высокими уровнями атомов водорода, они вскоре были обнаружены в межзвездной среде), и разработка теории эволюции спектров синхротронного излучения высокоэнергичных электронов в космических радиоисточниках (подтвержденной экспериментально), и осуществление нескольких космических проектов, последний — международный проект «Радиоастрон» (наземно-космический интерферометр с размерами порядка расстояния от Земли до Луны — это самый крупный физический прибор, когда-либо созданный человеком), и развитие гипотезы о существовании «кротовых нор» — своеобразных туннелей, соединяющих разные области пространства нашей или даже других вселенных. Перечень можно продолжать и продолжать — специалистам он хорошо известен. В нашей «демидовской» беседе, состоявшейся во время Общего собрания РАН в середине декабря, мы постарались сосредоточиться на творческой биографии исследователя, общих проблемах изучения астрономии и разъяснении некоторых понятий — в расчете, чтобы это было интересно широкому кругу читателей.
— Уважаемый Николай Семенович, звездное небо, неземные миры всегда живо интересовали человечество, но очень немногие превратили этот интерес в дело жизни. Как и почему вы пришли в астрономию, что определило ваш профессиональный выбор и привело в академическую среду?
— Я родился в Москве в 1932 году и в очень юном возрасте (было мне лет шесть) впервые оказался в Московском планетарии, куда привела меня мама. А там шла лекция про Джордано Бруно, и не просто лекция, а целый спектакль с яркими выступлениями и сценой сожжения на костре. До войны такие представления устраивались нередко. Это стало для меня настоящим потрясением, и я начал задавать маме не очень удобные вопросы. Например, сколько концов у звездочек? Ответить точно она не могла, потому что, глядя на Кремль, получалось пять, а если поглядеть на небо, выходило и больше. Потом началась война, и когда я учился примерно в третьем классе, нам объявили, что в Московском планетарии начинает работать астрономический кружок. Мы с одноклассниками сразу же туда записались. Планетарий находился недалеко от нашей школы, и все школьные годы я туда ходил. В кружке было очень интересно, с нами занимались замечательные преподаватели. Один из них, Михаил Евгеньевич Набоков, был одновременно сотрудником Астрономического института МГУ и пытался говорить с нами почти на научном языке. К концу войны в планетарий начали возвращаться фронтовики, стали рассказывать, как они воевали, просто какие-то бытовые, житейские истории, что нам, подросткам, было очень интересно и полезно. Один из таких сотрудников и лекторов планетария — Виктор Васильевич Базыкин — особенно способствовал тому, что мой интерес к астрономии, к самым разным ее направлениям не только не угас, но постоянно рос. Конечно, огромную роль сыграла общая атмосфера увлеченности, царившая среди однокашников по кружку.

Академик Климент Николаевич Трубецкой — крупнейший ученый в области освоения земных недр и горной экологии. На вопрос «до какой степени крупнейший?» его коллеги отвечают, что на сегодняшний день в России, и не только в ней, крупнее нет. Именно он обосновал современное представление о горных науках как цельной системе знаний, сделал еще много чего фундаментального. Причем фундаментальность эта всегда была неразрывно связана с практикой, и трудно перечислить все объекты и регионы, где воплощены в жизнь его идеи: это Курская магнитная аномалия и московские подземные сооружения, рудники Кольского полуострова и Армении, угольные шахты Украины и Эстонии — список можно продолжить. Среди учеников Климента Николаевича — члены РАН и Академии наук Казахстана, больше 35 докторов и кандидатов наук. Трубецкой — автор 58 монографий, 7 учебников, не считая других публикаций, имеет около 100 патентов на изобретения. Он автор раздела «Технология исследования и управления природными ресурсами» «Энциклопедии жизнеобеспечения» (Оксфорд, 2002), соз-данной самыми выдающимися специалистами мира.